Арбат - [48]

При Брежневе расплодилось невероятное количество писателей-паразитов, графоманов, критиков от соцреализма придворных поэтов-шаркунов. Их стало так много, что они уже не умещались в инкубаторе Союза писателей СССР, они отпочковывались целыми кланами и союзами, создавали группировки мутантов — «Апрель», «Май, «Июнь», «Июль»…

Когда кроликов становится слишком много, вмешивается природа, на них нападает мор. Это прекрасный регулятор. Он восстанавливает генетический баланс. Кролики-писатели тоже должны естественным путем уменьшить поголовье. Стране, по сути дела, нужны два-три писателя с именем. Пока есть один — Солженицын! Как истинный писатель — он в оппозиции. Как истинный писатель — он не конструктивен. Он может критиковать, да. Но он не может предложить народу свой путь. Он не создал своего учения, как Лев Толстой. Толпа за ним не пойдет. Ему некуда ее вести. Да, да, этот народ не пойдет в «стан погибающих за великое дело любви». Он пойдет в стан приватизаторов. «Оставалась единственная угроза со стороны писателей — юмор! Анекдоты были панацеей для России. Их сочиняли евреи. У русского человека вообще плоховато обстоит дело с юморком. Вон что вытворяют Веллер и Севелла… Объявились Дрыгунов и Купцов. Жванецкий стал уставать, Хазанов проникся уважением к власти, мелкоту юмористов эстрады мы приручили. А как приручить этих меченосцев? Их слишком много… И все они вне инкубатора… Они не боятся цензуры, потому что цензуры в стране нет. А правильно ли это? Вот в чем вопрос! Ведь цензура в России была всегда: при государе Павле Первом, при Александре Первом, при Александре Третьем… Цензура породила Державина, породила Пушкина…

12

В то время как в пивной у «Советского писателя» шли пересуды книжных дельцов, а Ося допивал коньяк с благородными колдунами, в кабинете директора издательства Арсения Ларионова шло расширенное заседание анклава акционеров. Пригласили и патриотически настроенных авторов журнала «Честное слово», который был почти на издыхании, тираж ссохся до тысячи экземпляров. Назрел, назрел момент, когда надо было доказать, что патриоты-писатели в стане славянофилов есть. Заодно надо было доказать Москомимуществу, что собравшаяся под знаменами «Совписа» когорта акционеров не зря кормится арендой и дивиденды идут впрок отечественной литературе.

— Братья! — сказал поэт-широкоформатник Валентин Сорокин, — надо поднимать русских писателей. Мне нравится идея Великого литературного крестового похода. Да, надо клеймить позором нуворишей, разворовавших страну, надо клеймить агентов США и Израиля в эшелонах власти и олигархов. Купцов прекрасный поэт и прекрасный выдумщик. Он талантливый организатор. Он даже больше политик, чем поэт. Но он продался евреям! Вроде бы, с одной стороны, он ярый патриот и защитник отечества, но, с другой стороны, посмотрите, кого именно он поднимает защищать отечество… Киндермана… Уткинсона… Пингвинова…

— Он поднимает всех! — воскликнул в приливе правдолюбивых чувств критик Примаков. — Разве у него есть возможность выбора? Разве клич его не предназначен для всех ушей? Разве он виноват, что евреи оказались… темпераментнее?

— Темперамент здесь ни при чем! — тоскливо вскричал прозаик Курощипов. — Какой к черту у Веллера темперамент… Да он засыпает на ходу. И у Севеллы вечно заспанный вид. Дело не в темпераменте… Их раскручивают! Издатели им платят сумасшедшие авансы. Они могут не думать о завтрашнем дне. А я второй год сижу на манной каше… У меня астения. На манной каше завянет любой темперамент!

— Это неправда, я тоже сижу на овсянке, — взъярился поэт Понедельников. — Но я творю, я всех мерзавцев выведу на чистую воду, я распетрушу Путина с его «Единством»…

— Тише, тише, братья, не будем спорить из-за мелочей, — сказал примирительным тоном Валентин Сорокин. — Может, я и перегибаю в своих оценках, но факт, что Купцов перехватил у нас инициативу. Это мы, истинно русские писатели, славянофилы, должны были написать роман «Рыжий бес» и «Семья». Мы должны стать арьергардом авангарда. Старые формы уже не работают. Мы должны изменить тактику и стратегию. Юмор и сатира — вот что должно стать нашим главным оружием! Мы слишком, слишком серьезны! И мне странно, почему Арсений Петрович, наш главный идеолог, давно не изменил приемов борьбы. Журнал «Честное слово» укачивающе амбициозен. Нужно оставить менторский тон. Неужели в нашем стане нет сатириков, нет юмористов, нет хохмачей?

— Я не могу позволить себе роскошь делать журнал скандальным, — мрачно пробурчал Арсений Ларионов, зло постукивая мундштуком папиросы о крышку письменного стола, заваленного пожелтевшими рукописями.

— А надо, Арсений, надо, — отчеканил, раздувая ноздри, поэт Понедельников. — Вы посмотрите, братья, сколько развелось юмористов в стане богемы… Севелла, эмигрировавший в Берлин, буквально завалил Россию романами. Он измывается над СССР. Теперь что ж… Теперь он стай храбрым… У этих новоявленных хохмачей хватает смелости топтать поверженную державу. Но они трусы. И Велдон трус! Они боятся писать о сегодняшнем дне! В этом их слабость. Я прочитал роман Севеллы «Моня-знаменосец». Признаться, я от него такого романа не ожидал. Это почти талантливо. Да. Я должен это признать. Он умеет смешить. И его семитомник придавил собой Москву. Он оккупировал все книжные лотки, вытеснил Личутина, Проханова, Бондаренко, Еременко… и даже такого мастера слова, как Гарий Немченко, совершенно забытого читателем.