Арарат - [34]

Вдруг Сатеник дико вскрикнула и с ребенком на руках упала на плиты церковного двора. Когда она открыла глаза, то почувствовала, что кто-то старается вырвать ребенка у нее из рук. Силы словно вернулись к Сатеник, она своими иссохшими руками еще крепче вцепилась в ребенка.

— Не дам!..

У нее отнимали последнюю надежду в жизни, и она, уже теряя сознание, отталкивала эти безжалостные руки. Но стоявшие около нее люди оттащили ее от ребенка, и она с плачем снова упала на холодные каменные плиты. Сатеник очутилась в крохотной каморке пономаря. Она приподняла отяжелевшую голову, взгляд ее упал на сидевшего на скамейке человека. Он был одет в залатанную шинель. Его заросшее бледное лицо, запавшие глаза и выступавшие скулы говорили о том, что он только что оправился от какой-то тяжелой болезни. И действительно, когда этот человек встал с места, Сатеник увидела, что он ходит с трудом, опираясь на толстую палку. Она вспоминала, что именно этот человек вырвал из ее рук мертвого ребенка, и ненавидящим взглядом следила за каждым его движением.

А этому человеку (это был Михрдат) от души хотелось найти слова утешения для Сатеник, но он чувствовал, что ничем нельзя утешить осиротевшую мать. В комнату вошел пономарь. Вместе с Михрдатом они отнесли мертвого ребенка в церковь; священник наскоро прочел заупокойную молитву, и маленькую Асанет вместе с другими умершими от голода беженцами свезли на кладбище. Михрдату удалось добиться, чтобы Асанет не свалили в общую могилу. Он сам вырыл ей могилку, несмотря на слабость, и навалил несколько камней на ее могильный холмик. На другой день он повел Сатеник на кладбище. Несчастная женщина с рыданиями упала на могилу дочери.

— И меня, и меня похорони здесь, умоляю тебя, добрый человек! Разрой могилу, положи меня рядом с дочерью и засыпь нас землею!

Михрдат не сомневался в искренности ее слов; он понимал, что несчастная женщина потеряла всякую цель в жизни.

— За какой грех послал мне бог это проклятие — пережить всех близких? К чему мне жить дальше? — с плачем твердила Сатеник; вернувшись с кладбища, она сидела в углу сарая.

Михрдат ежедневно навещал ее, приносил ей еду, какую только мог раздобыть, и когда почувствовал, что Сатеник начинает прислушиваться к его словам, он счел своим долгом сказать:

— Подумай, Сатеник, не тебя же одну постигло это горе. Нельзя же заживо хоронить себя. Живым положено жить, не погибать же всем…

И Михрдат рассказал Сатеник свою жизнь, которая мало чем отличалась от ее судьбы. В год, когда началась первая мировая война, Михрдат был учителем в одном армянском селе, вблизи Эрзерума. Вскоре после того, как началась война, здание школы отобрали под казарму, а Михрдата угнали в армию. В это время Михрдат был уже женат и имел двухлетнего сына Габриэла. Отец и старшие братья Михрдата жили в Эрзеруме. В первые месяцы после призыва в турецкую армию Михрдат был на положении солдата. Но вот всем армянам их части предложили сдать оружие и согнали в особый лагерь, где держали, как пленников. «Пленники на собственной земле…» — с горечью вспоминал Михрдат. Но число заключенных с каждым днем уменьшалось: группу за группой уводили куда-то, и никто из них не возвращался назад. Михрдату стало ясно, что его судьба решена, что через несколько дней его, так же как и остальных, или расстреляют, или зарубят. Сговорившись с несколькими товарищами и выбрав ночь потемнее, он бежал из лагеря. Вскоре ему стало известно, что Энвер-паша и Талиат-паша со своими приспешниками, с благословения Вильгельма, приступили к истреблению армян. Солнце затмилось для Михрдата. Преодолев все преграды и препятствия на своем пути, он добрался до села, где оставил семью. У него теплилась слабая надежда увидеть в живых жену и маленького Габриэла. Но глазам его представилось обезлюдевшее, разоренное село — аскяры или согнали всех жителей села с родных мест, или перебили. Хорошо владевший турецким языком Михрдат решил выдать себя за турка и догнать караван изгнанников-армян. Но вскоре он убедился, что его намерение неисполнимо. Всюду, куда бы он ни попал, он встречал разоренные, безлюдные селения, всюду ему рассказывали одну и ту же страшную историю о резне и согнанных с места армянах[8]. Он узнал, что убивали не только мужчин, но и женщин, стариков и детей. Как-то раз его задержали, и ему с трудом удалось избежать смерти. Скрываясь между скал, он долго обдумывал свою участь и пришел к заключению, что нет никакой надежды найти близких. Хоронясь днем и пробираясь по ночам на север, он с большими трудностями добрался до линии фронта, выбрал удобный момент и перебрался на сторону русских.

Рассказывая командиру русской части свою историю, он почувствовал, что испытания его соотечественников не были для того новостью. И действительно, Михрдат вскоре убедился, что всему миру известна страшная судьба, постигшая армян.

Ему разрешили уехать в тыл. Он увидел многочисленные группы беженцев, изгнанных из родных сел и домов, кое-как влачивших существование, но все же не терявших надежды на будущее. Ему рассказали, что все угнанные из его родного села крестьяне были вырезаны турками. Итак, он остался один на свете… В это время Михрдату исполнилось двадцать пять лет, но в его черных волосах уже появилась седина. У него не лежала душа ни к какой работе. И он решил поступить добровольцем в одну из русских частей. Вплоть до 1918 года он служил в этой части, участвовал во многих боях, заслужил славу хорошего солдата и опытного разведчика. Когда же часть, в которой служил Михрдат, вернулась в Россию, Михрдат остался в Сардарабаде. Вскоре для Армении создалось еще более тяжелое положение: турки угрожали Еревану. В Сардарабаде вновь разгорелась борьба не на жизнь, а на смерть. Михрдат сражался в рядах повстанцев. На этот раз судьба улыбнулась армянскому народу — турки были отброшены. В последнем бою Михрдат был ранен в ногу, и его отправили на лечение в Ереван. Немного оправившись, он пошел в церковь Сурб-Саркиса, чтоб отыскать земляков, и во дворе церкви встретил Сатеник с мертвой девочкой на руках…