Арарат - [179]

— Ты слышал, Микола, что он говорил… Наверное, будет следить!

— Уже стемнело. Он меня не заметит! А когда я передам письмо, он уже ничего не сможет сделать! Я пойду, мамочка, разреши, — умолял Микола.

Скрепя сердце Оксана согласилась на просьбу сына, дав ему несколько советов: если встретятся подозрительные люди и захотят обыскать, Микола должен незаметно вынуть и проглотить бумажку. А после этого он должен пробраться к сапожнику и передать ему, чтобы он прислал человека, а она перескажет содержание записки… Если же спросят Миколу, почему он вышел после семи часов, он должен сказать, что пошел к знакомому фельдшеру за лекарством для больной сестренки.

Оксана крепко обняла Миколу. К глазам подступали слезы, казалось, она отправляет сына куда-то далеко-далеко, возлагает непосильное бремя на его детские плечи. Сердце точно хотело вырваться из груди. Еще никогда не мучило Оксану такое тяжелое предчувствие.

Микола выскользнул из объятий матери, вышел на улицу и крадучись стал пробираться вдоль стен.

Звуки орудийной пальбы все усиливались. Оксана не находила себе места, она подошла к кроватке Аллочки и пригладила волосы девочке, сжавшейся в комочек. Тяжелые мысли мучили ее. О н и  прочесывают лес… Неужели им удастся застигнуть врасплох партизан? Неужели они напали на след?.. Почему так нагло вел себя сегодня Василий Власович?.. Где сейчас Микола?..

Оксана и сама не смогла бы сказать, сколько времени провела она в этой тревоге, когда дверь слегка подергали снаружи. Неужели вернулся Микола? Нет, это был не Микола… В комнату вошла соседка Клава. Набравшись смелости, она иногда забегала по ночам отвести душу с Оксаной. Эта женщина никогда не теряла душевной бодрости. Подбежав к Оксане, она наскоро поздоровалась и, не ожидая вопроса, начала рассказывать:

— Оксана, сегодня домой к Ломако привели на постой немецкого офицера, он только что с фронта. Я подслушала, что он рассказывал… Наши их гонят, и Харьков уже освободили, уже к Днепру подошли, скоро и сюда подоспеют… Понимаешь, фашисты бегут! Скоро уж, скоро вышвырнут их… Стали вежливей с людьми обращаться! А чуть лучше дела у них идут — звереют прямо… Нет, попомни мое слово, Оксана, плохо их дело. Да что ты такая расстроенная?

— Тяжело на душе! Не слышишь, что ли, бомбардировки?

— Как не слышать, потому и прибежала к тебе: думаю, тяжело ей будет сейчас одной… Ну, ничего, будем утешаться хорошими вестями! А дети у тебя уже спят?

Оксана не ответила. Взглянув на постель Миколы, Клава поняла, что мальчика нет дома, но ни о чем не спросила. Стараясь рассеять и подбодрить Оксану, она снова начала рассказывать о продвижении советских войск, о московских салютах, о том, как в последнее время гитлеровцы радуются ранениям, чтобы получить возможность удрать в тыл. Оксана почти не слушала ее. Несколько раз она мысленно подсчитала, сколько требуется времени для того, чтоб дойти до дома старика сапожника к вернуться обратно. Но время шло, а Миколы все не было! Оксана в отчаянии кинулась к Клаве:

— Ах, Клава, мой Микола…

— Ну, не плачь, скажи, где он, я схожу за ним!

— Но как же, ведь патрульные…

— А, черт с ними! Скажу, что пропал мальчик.

— Нет, нет, никто не должен знать, что Микола вышел из дому!

— А-а…

Упрекала ли Оксану Клава за то, что та разрешала сыну принимать участие в таких опасных делах, или же, наоборот, была удивлена геройством Миколы? Оксана чувствовала, что Клава не решается спросить, куда ушел Микола.

Но вот наконец шаги… приглушенные голоса нескольких мужчин под окном. Стук. Оксана открыла дверь. В комнату вошел фашистский обер-лейтенант в сопровождении двух полицейских. Лицо его показалось ей знакомым. Ну да, это он тогда увел Марфушу!

По приказу обера полицейские перерыли комнату. Клава подхватила громко плачущую Аллочку и примостилась на кровати. Видимо, фашисты не нашли в комнате ничего. Показав пальцем на Оксану, обер приказал:

— Взять!

— Что вы хотите от меня, Куда вы хотите взять меня?

— Излишние вопросы… Ваша сестра объяснит, за что вас берут! Нам все известно, отпирательство ни к чему не приведет!

Несмотря на все усилия Оксаны сохранить самообладание, слова обера заставили ее вздрогнуть. Неужели Аллу схватили? Значит, Василий Власович напал на след? Эти мысли вызвали в ней такую ярость, что она не сдержалась.

— Отпирательство? Отпираются только преступники, а я не преступница! Хотя откуда вам понять разницу между преступником и невинным человеком?.. Вам просто нужны жертвы! Если вам так уж хочется сражаться, то идите на фронт, но не хватайте безоружных женщин, не пугайте детей.

— Молчать! Эй, вы, взять ее!

— Но у меня ребенок… девочка больна.

— А эта женщина что тут делает? — ткнул рукою в Клаву обер-лейтенант. — Пусть присмотрит за девчонкой эту ночь. А если вам так уж хочется, мы доставим ребенка туда, где вы будете находиться.

Клава старалась взглядом внушить Оксане, чтобы та не настаивала. Оксана почувствовала: Клава дает ей понять, что берет на себя заботу о ребенке.

…Клава сидела в углу комнаты, крепко обняв Аллочку. Девочка прижалась лицом к ее груди. Испуганная грубыми голосами злых, незнакомых людей, ворвавшихся в дом, девочка не разобрала ни одного слова и даже не знала, что эти люди увели с собой ее мать. К Клаве она была очень привязана и чувствовала себя в безопасности у нее на руках. Долгое время Клава не выпускала девочку из объятий и лишь тогда, когда Аллочка уснула, тихо поднялась и уложила ее в постель. Только теперь она по-настоящему осознала весь ужас того, что случилось с Оксаной. Она ничего не поняла из слов обер-лейтенанта, потому что ничего не знала о деятельности Аллы Мартыновны. Но судьба Оксаны пугала ее. И что она скажет Аллочке, когда та спросит утром, где мать? А Микола… Где он, что с ним?.. Клава металась по комнате, сжав кулаки и кусая губы в бессильной ярости.