Арарат - [178]

Несмотря на летний зной, Оксана была одета в платье из черной материи — последнее, оставшееся у нее. Его цвет как бы соответствовал ее настроению. Лицо Океаны казалось усталым, угасшим. Ей с трудом удавалось скрыть неприязнь к незваному гостю. Она дала Аллочке горсточку ягод и тревожно сновала по комнате, делая вид, что прибирает ее.

О подлинной цели лесных прогулок Миколы сама Оксана не имела представления. Старый сапожник долгое время присматривался к мальчику, прежде чем дать ему поручение, и лишь месяц назад впервые решился использовать его как связного. Он предупредил Миколу, что матери ничего нельзя говорить не потому, что ей не доверяют, а чтобы не вызывать у нее лишней тревоги. Поэтому волнение Миколы оставалось ей непонятным. Она даже приложила ладонь ко лбу Миколы, чтобы проверить, нет ли у него жара, но Микола оттолкнул ее руку. Василий Власович еще не придумал, с чего начать свои расспросы, и решил тянуть, сколько можно, просидеть до «комендантского часа», когда движение по улицам запрещалось, чтоб таким образом испытать Миколу. Обращаясь к Оксане, он простодушно сказал:

— Устал я, Оксана Мартыновна, прямо устал служить у  н и х. Очень уж подозрительные стали, не могу я помогать нашим, как помогал раньше… Вот и болит у меня душа! И все-то горе в том, что и наши подозревают меня! Эх, времена, времена…

— Наши… ваши… не понимаю! — вырвалось у Оксаны.

— Что изволили сказать? — спросил Василий Власович, не спуская глаз с Миколы, которому, видимо, не сиделось дома.

— У вас не поймешь, кто это «наши» и кто «ваши», — ответила Оксана.

Василий Власович передернул плечами. С того дня, как в Москве начались салюты, люди переменили тон в разговоре с ним. Смотрите-ка, и эта скромница начинает показывать коготки!..

— Мама! — неожиданно воскликнул Микола.

Оксана поняла — Микола просил у нее разрешения выйти из дому. Но он никогда не выходил после семи часов вечера, и Оксана отрицательно покачала головой.

Василий Власович бросил взгляд на мальчика. Теперь у него не оставалось сомнений: что-то побуждает мальчика выйти из дому. Был ли тому причиной запрет Оксаны, или же Микола понял, что своим уходом он выдаст себя, но он не настаивал. Однако его тревожное «мама» как бы продолжало звучать в комнате. Мучительно протянулся еще один долгий час. Наконец Василий Власович встал:

— Плохо вы цените мою дружбу!..

— А как я должна доказать, что ценю вашу дружбу? Вам непременно хочется накликать на меня беду?

— Эту беду накличет на вас ваша сестра! Вот не захотели вы, чтобы я ей помог, так послушайте! Слышите, обстрел начался… Это окружают лес, и никому оттуда не спастись. А на мою помощь теперь и не надейтесь…

— А когда это я надеялась?

— Вы думаете, я не знаю, что вам было все известно о бегстве Марфуши? Только благодаря мне вас не тронули тогда!

— Да будет вам выдумывать! Я Марфуши и в глаза не видела.

— Ну, конечно! А где этот прохвост десятник, что заставлял вас выйти на очистку улицы? Почему это он исчез, словно сквозь землю провалился?

— Скоро вы меня заставите отвечать за всех пропавших и убежавших, уважаемый Василий Власович! Видимо, незавидное у вас положение…

— Ну что же… Пожалеете о том, что лишились такого друга, как я, да будет поздно!

— Едва ли…

— Ах, вот как? Вы уже так окрылились, что вам не нужно и моей дружбы? Хорошо!..

Василий Власович ушел. Еще никогда Оксана не позволяла себе выходить за рамки холодной вежливости, но на этот раз она не сдержалась. Василий Власович правильно угадал! Весть о салютах Москвы уже проникла и во временно оккупированные районы, надежда на освобождение начинала крепнуть. Но после ухода Василия Власовича тревога с новой силой охватила Оксану.

Прислушавшись, Оксана различала то приближавшийся, то отдалявшийся рокот самолетов, разрывы бомб, орудийную и винтовочную стрельбу и всеми силами старалась не выдать своего беспокойства детям. Ласковыми уговорами она убедила Аллочку лечь в кровать. Испуганная гулом и грохотом, девочка съежилась и натянула тонкое одеяло на голову.

Микола подошел к матери и обнял ее.

Никогда еще не видела его таким Оксана. Широко раскрытые глаза его выражали тревогу и нетерпение. Охваченная неясным страхом, она с трудом выговорила:

— Микола, милый, что с тобой?

— Мама, я должен идти… Я не могу, мама, мне нельзя опаздывать!

Видя, что мать все равно догадывается, Микола показал ей листок, пришитый к изнанке блузы. С забившимся сердцем Оксана пробежала глазами бумагу. Вся краска сбежала с ее лица, но, собравшись с силами, она проговорила:

— Да, да, ты прав, Микола, это письмо нельзя задерживать!

В записке говорилось о том, что в эту ночь ожидаются новые аресты; что нужно немедленно переменить место явки и условные сигналы, а самое главное — что человек, известный под кличкой «Ствол», не заслуживает доверия и его следует остерегаться. Остального Оксана не разобрала. Снова донеслись звуки отдаленной бомбардировки. Оксана и Микола тревожно глядели друг на друга.

— Мама, всего несколько минут после семи! Патрульные еще не дошли сюда. Сапожник недалеко! А если встретится патруль, я притаюсь где-нибудь в воротах. Разреши, мамочка! Если б не этот противный Власович, я бы уже…