Арарат - [110]

— Ну, нет, я все же сижу в тылу, — улыбнулась Ашхен и, чувствуя, что сейчас можно выполнить просьбу мужа, прибавила: — С вами будет Тартаренц. Крепко надеюсь, что в новой обстановке он сумеет оправдать себя.

Ашхен произнесла эту фразу одним духом: она не хотела подчеркивать свои слова, опасаясь, что командир и комиссар могут придать им какое-то особое значение. Боже сохрани, Ашхен ни о чем не просит, она лишь хочет дать понять, что и в ее семье есть защитник родины…

Асканаз, поднявший бокал с вином, взглянул на Ашхен. Этот взгляд, казалось, проник в ее душу: ведь он-то знал, сколько пережила она из-за Тартаренца!..

— Пью и за твое здоровье, Ашхен, от души желаю, чтобы побольше было таких женщин, как ты! Ведь Гарсеван Даниэлян считает, что подобного тебе врачевателя больных не рождала еще армянская земля!..

— Ну, он просто пристрастен ко мне, как и всякий выздоравливающий больной! — с улыбкой отозвалась Ашхен; она еще не решила, хорошо ли сделала, упомянув про Тартаренца, или это вышло некстати.

Ели и пили, говорили о важных вещах и о пустяках. Берберян так воодушевился, что наговорил комплиментов и Ашхен и Нине.

Было уже близко к полуночи, и Ашхен забеспокоилась; у нее не было ночного пропуска. Нина с радостью согласилась на предложение Ашхен переночевать у нее. Они распрощались с Асканазом и вместе с Берберяном вышли на улицу. Перед дверью квартиры Ашхен Берберян задержался, попрощался с приятельницами и поспешил домой, размышляя по дороге: «Завтра… присяга, прощание, фронт… Разлука со своими стариками». Он у них единственный! Мать целыми днями одна. Кто будет утешать ее? Отец? Он так мало бывает дома. Если б нашелся кто-то близкий, чтобы в некоторой степени заменял его… Близкий и родной. Если бы Ашхен!.. Мхитар Берберян впервые в жизни был так взволнован и сам сознавал это. Но дома он постарался ничем не выдать своих чувств перед матерью, с которой ему предстояло расстаться впервые в жизни.

* * *

Асканаз проснулся очень рано. Ему хотелось часом раньше добраться до части, лишний раз проверить ее подготовленность к предстоящему параду. Быстро собравшись, он хотел сесть за завтрак, когда в дверь постучали. В комнату вошла Шогакат-майрик и опустилась на стул, с трудом переводя дыхание. Лицо у нее было измученное, под глазами яснее наметились мешочки, веки были воспалены. К Асканазу вернулось чувство, которое он испытал накануне вечером при виде собравшихся за столом друзей: он не должен был так отдаляться от матери в эти последние дни!.. Должно быть, ее привело к нему что-то чрезвычайное. Асканаз почувствовал это. Он присел рядом с Шогакат-майрик, терпеливо выжидая, пока она отдышится.

— Асканаз… — со сдержанным волнением заговорила наконец Шогакат-майрик, — не смотри на меня так, ничего со мной не случилось. Как скала, все вынесу… Но скажи мне, научи, ведь… от Зохраба нет писем… завтра ты уезжаешь, уезжает и Ара… трое сыновей!.. Скажи, нельзя ли, чтобы хоть четвертого, Вртанеса мне оставили?

— Вртанеса? А что случилось? — спросил Асканаз.

— Ночью Вртанес сказал мне, что он тоже едет с вами на фронт… будет работать в армейской газете.

— Ну что ж, работа для него подходящая.

— Говоришь, подходящая? Но я хотела бы, Асканаз-джан, чтобы он… — Голос ее оборвался. Помолчав немного, она тихо добавила: — Ни одного мужчины в доме не останется!.. Так нельзя ли, чтобы из четырех сыновей хотя бы одного, старшего, мне оставили? Ну, что ты мне скажешь, не подать ли мне такую просьбу?.. Напишу, мол, так и так…

Она замолчала, желая, чтобы Асканаз сам понял ее мысль.

— Нет, майрик-джан, — мягко отозвался Асканаз, — никакой такой просьбы писать не надо, ведь этим ты оскорбишь прежде всего Вртанеса. Я даже думаю, что все это ты говорила потому, что расстроена. Пойми, ты должна гордиться тем, что все четыре сына уходят защищать родину! Враг дошел уже до Кавказского хребта. Если придет  о н… конец всей нашей жизни!

— Ну, раз так… Хотелось твоего совета спросить, сынок… Сердце у меня сжимается, — чтобы петля сжалась также вокруг шеи безбожного фашиста!

Шогакат-майрик вытерла глаза, встала, подошла к Асканазу, поцеловала его, погладила по спине. Видно было, что ей хочется еще что-то сказать. Но Асканаз не спрашивал, а сама она не решалась рассказать ему, рассказать о недуге Ара. С чего начать? Да и нужно ли Асканазу знать об этом? Это может унизить младшего брата в его глазах! Так и не решившись открыть сердце Асканазу, Шогакат-майрик сказала:

— Радует меня, Асканаз-джан, что ты так хорошо военное дело знаешь и передашь свой опыт брату, если ему трудно будет!

Асканаз ласково поговорил с ней, успокоил ее и, пообещав зайти вечером, поспешил в часть.

* * *

Настало ясное августовское утро. Малый Арарат, отогнав тучи, сиял на фоне чистого неба. Большой Арарат, надвинув на лоб огромную снежную папаху, закутался в облака.

В Ереване сегодня чувствовалась необычная торжественность.

На площади Ленина громкоговорители сообщали вести с фронта; наши войска вели бои с противником в районе Клетской, Котельникова, Минеральных Вод, Черкасска, Майкопа, Краснодара… Лица слушающих омрачались, они мысленно измеряли расстояние от районов военных действий до Москвы, до Еревана, до Тбилиси, до Баку. «Ах, чтоб тебе неладно было, фашист проклятый!..»