Арахна - [32]

Пробегая мимо лагеря, я схватил на лету это платье и топор. Даже в том состоянии ужаса, в каком я находился, я понимал, что, выбравшись обнаженным из леса, не выдержу палящих лучей и полуденного солнца.

Я бежал, пока не свалился с ног.

…Но я вернусь обратно. Я выступлю в путь сегодня же вечером. В лагере есть ружье и достаточное количество съестных припасов.

…И все же я сомневаюсь, чтобы пуля могла сразить эту тварь. Уф! Ведь у нее нет крови и она сражается, как дьявол. Но я искрошу ее на части моим топором.

Да, если даже весь лес полон пауками, я отправлюсь туда и отомщу за моих товарищей. Ведь это единственный способ смыть с себя позор, который будет жечь меня до конца моих дней.

Но если я не вернусь к вам до наступления новой луны, можете напечатать то, что я вам рассказал. Все это правда, хотя никто и не поверит мне.

* * *

Санта Мананья. Дата неразборчива.

Издателю «Лондонского ежемесячника»[13].

Уважаемый сэр,

наступила новая луна, но м-р Смит не удостоил меня вторичным посещением.

А посему посылаю вам его рассказ. Поверите вы ему или нет — зависит от вашего усмотрения.

Уважающий Вас,

Джефри САЙЛАНТ.

Жоакин Абелла Ойеда. Арахна.

Ф. Кох-Варв ЧЕРНЫЙ ПАУК

Скалистая пампа в местности около реки «Матери Божьей» имеет одно преимущество: древние перуанцы провели по ней дороги с таким расчетом, чтобы можно было ежедневно встретить источник воды. Змееобразные горные пути являются мудрым наследием умных инков.

Но мы уже давно покинули гостеприимную область этих дорог. Мы находились на плоскогорье Акаюба; ехали без устали, стараясь сократить дорогу через серные поля. Сто восемьдесят километров отделяли нас от деревни в скалах индейцев племени Хиву. По крайней мере, так нам сказал молодой Рейнхард, который там, на тощих лугах Рио Мадре де Диос, пас своих коз и иногда мечтал о серебре.

С каждым днем путешествие становилось тяжелее, а ночи нестерпимее. Провизия подходила к концу, а на пути не попадалось ни живого существа, ни свежего растения. Невыносимая жажда мучила нас, а убийственное солнце жгло нам плечи, спины, бедра. И когда наши глаза почти ослепли от блеска белых скал, когда наши животные падали от усталости, мы узнали, что прошли лишь половину пути, и что назад возврата нет.

Вперед, вперед верхом, бесконечные дни, а кругом ничего живого, лишь мертвые камни. Такова перуанская пампа. Вода, ничтожное количество которой мы находили в отвратительных болотах, была тепла, как суп, и горька, как кали. Зеленые кристаллы жгли нам язык, как огонь. Мы были близки к полному истощению. Колющая боль в груди предупреждала меня, что изнурительная болезнь гор, зловещая пуна, не минует меня. Мой спутник беспрестанно крестился.

Мы решили сделать последнее усилие и скакали всю ночь, ожидая спасения от наступающего дня. Мы должны были быть вблизи разрушенных алтарей инков, которые нам описал сэр Хумпрей в Таита. Вероятно, в ту ночь нас вела счастливая звезда. После полудня мы стояли перед голубой цепью холмов. Мы увидели каменный обелиск и белые известняки храмов. И перед старыми алтарями погибшей народности мы почувствовали, что благосклонная судьба вторично подарила нам жизнь… Вода, настоящая вода текла перед нашими глазами. Кристально-чистый источник струился среди обширного зеленого ковра. Настоящая трава. Агавы, кактусы… Мы были спасены. Мы и один мул. Второй издох ранее, чем его утомленные глаза увидели свежую воду.

Мы выстрелили три раза среди скал и с напряженным вниманием прислушивались, не идут ли посланные от Хиву. Сэр Хумпрей сказал нам в Таита:

— Вы должны сделать три выстрела. Это знак кацикам, что их хотят видеть друзья. Выстрел там слышен на много миль…

Выстрел слышен, но захотят ли Хиву оказать нам гостеприимство? Или, если они переменили местожительство? Это был час, полный мучений. Александр бросился на зеленый ковер и спокойно и крепко спал рядом со своим мулом.

— Хи… Хи… — заставил меня встрепенуться визгливый рев. На водоеме бога Солнца стоял маленький человечек с хитрыми глазками и с закрученной бородкой.

Маленькими шагами он подошел ко мне, оскалил зубы и расхохотался адским смехом. При этом он показывал на русского, который постепенно совсем забился под своего мула, так что от него видно было только лицо.

Саша проснулся. Мул вскочил. Человечек смеялся, смеялся… А мы оба смотрели друг на друга с видом провинившихся школьников. Кацик с видимой радостью принял нас. Еда и питье, и другие наслаждения, предоставляемые приезжим гостеприимством индейцев племени Хиву, посыпались на нас в изобилии.

В сущности, целью нашего путешествия был англичанин Сэм, врач в Хивуре, проведший тридцать лет среди краснокожих. В Лиме, в «Двенадцати апостолах», многие путешественники по горам рассказывали о нем. Он был единственным человеком, знавшим все ущелья в серных скалах, и единственным белым, владевшим наречием Хиву. С остальным миром Сэм Турнер сообщался через посредство своего друга Хумпрея и старый охотник за шиншиллами подтвердил нам слышанные нами рассказы о Хиву и их враче. Вначале сэр Хумпрей хотел нас отговорить от этого путешествия, но потом согласился, что юность имеет право делать глупости.