Арабский халифат. Золотой век ислама - [6]
Так из национального государства, основанного Мухаммедом, после его смерти возникло царство, господство теократии над миром. В нем было два вида приверженцев, которые отличались друг от друга и политически и религиозно. Господствовали в нем арабы, будучи мусульманами, а также воинами и завоевателями. Община Мухаммеда была полностью преобразована в армию; молитва и пост и другие благочестивые занятия стояли на втором месте после джихада. В таком виде ислам стал ясен и для бедуинов. Это было знамя, которое вело их к победе и добыче или, в худшем случае, в рай. В захваченных провинциях теократия в новых условиях была организована как армия. Перечень ее подданных был военным реестром, племена и роды составляли полки и роты. В него включались не все арабы, а только годные к строевой службе, мукатила, то есть бойцы и защитники. В противоположность тем, кто остался дома, мукатила также называли мухаджирами, то есть теми, кто отправлялся в крупные военные центры, из которых и управлялась и велась война. Хиджра уже означала не бегство, а переселение (вместе с женой и детьми) в военно-политический центр, чтобы нести там службу[7]. Полные права гражданина можно было получить только в войске, а также в столичных и гарнизонных городах; бедуины, которые бездействовали в своих усадьбах, со своими стадами, не признавались полноправными гражданами, а может быть, даже и сторонниками. Первым Дар аль-исламом или Дар аль-хиджрой была Медина, куда сначала и направился поток «активных» мужчин; позже добавились столицы провинций (миср; мн. ч. мусур), туда тоже можно было совершить хиджру. В Сирии выбор пал на старые, уже существовавшие города, а в других местах были созданы новые военные поселения, такие как Фустат в Египте, Кайруан в Римской Африке и особенно Басра и Куфа в Ираке.
Из этих пунктов, где разместились главные штабы, арабы держали в повиновении провинции; это было абсолютное военное положение. Эмиры, под руководством которых покорялись области, были первыми «штатгальтерами», наместниками, и их преемниками прежде всего становились военные командиры. Но так же, как армия была одновременно и уммой, так и эмир был одновременно и имамом, который вел службу в мечети, особенно в пятницу, день проповеди. Он был «аль-харб вассалят»; и война, и богослужение относились к сфере его полномочий. Наряду с этим он, естественно, обладал исполнительной властью, а следовательно, и судебной, в чем и заключается сила повелевания миром. Сначала эмир отправлял правосудие лично, позже он стал назначать кади в столице[8].
В целом он передал ведение внутренними делами и до некоторой степени принятие судебных решений самым заинтересованным кругам, поскольку даже в захваченных провинциях арабы сохраняли свою древнюю родовую систему. Но довольно скоро начали постепенно складываться различия. На арабской родине сравнительно небольшая группа образовывала реальный союз, чтобы вместе пасти свои стада и кочевать. Эта группа причисляла себя наряду с другими племенами к группам, чья важность возрастала, но фактически от них мало что зависело. Ситуация изменилась под влиянием громадного притока людей из-за границ пустыни. Как правило, все племя не отправлялось из родного поселения, чтобы «телесно» переселиться в одно и то же место, но части племени были рассеяны повсюду, части, которые не могли существовать сами по себе. Поэтому, чтобы обрести необходимую солидарность, они заключали более тесный союз с частями родственных племен, принадлежащих к аналогичной группе, стоящей на более высокой ступени. Это было тем легче, что уже оставалось не так много мест для эмиграции, как было прежде, и люди были сосредоточены в колониях и жили в самой тесной связи друг с другом; например, Куфа была образцовым показателем разветвленных этнических связей пустыни. Таким образом, можно понять, что благодаря определенной интеграции более крупные союзы приобрели реальную важность, которой они никогда не имели прежде и которой они едва ли когда-либо потом обладали в самой Аравии. Сочетание других обстоятельств способствовало этой тенденции к образованию групп, которые сыграли важную роль во внутренней истории Арабской империи.
В отличие от арабской военной знати неарабы были подданными[9], то есть их жизнь проходила в подчинении и зависимости. Они составляли финансовую основу государства. Они должны были обеспечивать своих господ посредством взимаемой с них дани, налога на подданных, который был гораздо более обременительным, чем так называемый налог в пользу бедных для мусульман, что и вызывало возмущение. Арабское правительство, насколько это было возможно, проявляло даже еще меньший интерес к своим внутренним делам, чем к племенным. В бывшей римской провинции епископы часто становились также гражданскими главами общины; в персидской провинции дехкане таковыми и оставались. Эти местные вожди несли ответственность за сбор налогов в своей местности; правительство не утруждало себя иной задачей, кроме как наблюдение за поступлением этих налогов. Дело наместника состояло в том, чтобы держать подданных в достаточном повиновении, дабы они исправно платили дань. Впоследствии наряду с ним часто назначался независимый финансовый чиновник, что не встречало его особого одобрения, поскольку в таком случае его роль заключалась лишь в том, чтобы держать корову за рога и не давать ей уйти, пока ее доит кто-то другой.
