Арабская принцесса - [7]

– Это чертовское чудо… извини. Прекрасное чудо, невообразимое.

Она дотрагивается двумя пальцами до рыженького пушка на голове девочки.

– Тебе уже лучше? – спрашивает она сестру.

– А тебе?

– А что такое?

– Не прикидывайся, малая, я все вижу. С момента появления ты ведешь себя паршиво. В чем дело? Ревнуешь?

Марыся понимает сестру, потому что в ее жилах течет та же кровь. Обе настроены на одну волну.

Однако выглядят совершенно по-разному. Одна белая, как молоко, блондинка, типичная славянка, а другая смуглая, волосы у нее темнее. Она больше арабка, чем полька.

– Почему ты ревнуешь? – настаивает Марыся: ей жаль сестру.

– В общем, нет.

Дарья выпрямляется и сжимается, как маленькая обиженная девочка.

– Врать, так это мы, а не про нас, – смеется Марыся, хватая рукав рубашки и притягивая обиженную девушку к себе. – Садись здесь, возле меня. В чем дело? В том, что мама помешалась на внучке, что она слишком ее любит? Опасаешься, что тебя отодвинет на второй план, что сейчас хочет находиться только со мной и малышкой? Говори уже, не держи это в себе!

– Ну, да.

Дарья наклоняется и осторожно кладет голову на ноги сестры.

– Не будь дурочкой, сердце матери – это бездонный колодец. В нем хватит чувств для всех детей. Даже когда появятся новые дети, старшие никак не пострадают.

Марыся свободной рукой гладит сестру по тонким ровным волосам.

– Я из-за глупой ревности испортила себе часть жизни…

Уже более умело она прикладывает ребенка ко второй груди и смотрит невидящим взглядом в пространство.

– Если бы только захотела, уже подростком бы воссоединилась с семьей и жила в спокойной, нормальной стране, где нет мятежников, террористов и где мужчины не дискриминируют женщин по извечному закону. Не участвовала бы в войнах, насилии и других ужасах, которые, к сожалению, пришлось пережить.

– Как это?

Дарья вытаращила глаза, совершенно не понимая, о чем говорит сестра.

– Просто так получилось, что ты не пришла на свидание, на котором мама могла нас забрать.

– Все говорили, что она умерла, – шепчет Марыся, словно уходя душой и сердцем в те времена. – Я не знала, что именно будет на празднике Святого Николая и что там организовали, чтобы передать нас матери. Когда она появилась, будто с луны свалилась, это выглядело так, словно интересовала ее только ты, а меня она послала в жопу! – вырывается у женщины, и она тут же прикрывает рот рукой. – Так, во всяком случае, я тогда думала. До конца жизни не забуду событий того страшного дня, когда с тетей Самирой произошел несчастный случай, после которого она впала в кому. А ты, моя маленькая сестричка, исчезла. Тетка Малика хотела мне что-то рассказать уже перед своей смертью, но не смогла. Все это время она скрывала правду. И утащила ее с собой в могилу.

Выдавая секреты, которые хранила столько лет на дне души, Марыся даже вспотела. Больничная рубашка приклеилась к спине.

– Я была страшно зла на маму! И безумно ревновала ее к тебе, потому что (в соответствии с тем, как я тогда думала и какие делала выводы) она хотела взять только тебя, выбрала тебя, любила тебя, а меня оставила, бросила… Сейчас я знаю, что все было иначе! Сколько же она должна была вытерпеть, сколько времени и денег стоило ей снова отыскать меня в Триполи! Боже мой! А тогда я, глупая коза, была, пожалуй, примерно в твоем возрасте и не захотела поехать с ней. Собственными руками уготовила себе тяжелую судьбу.

– Марыся, моя любимая!

Дарья вытирает внешней стороной ладони ручеек тихо стекающих слез из уголка глаза сестры. Сестры тяжело вздыхают, подавленные серьезностью признаний. Сытая Надя спит на руках Марыси и тихонько посапывает.

– Знаешь, как только ты появилась, я как с ума сошла. Вообще-то я не ревновала к тебе, потому что безумно тебя люблю. Но со времени вашего отъезда в Ливию мама сильно изменилась, отдалилась… – неуверенно говорит Дарья. – Ты сама в конце концов видишь, что творится. Мне она ничего не говорит, а ведь я уже не ребенок. У вас свои тайны, свои дела, а я в стороне. Сейчас, когда родился этот чудесный ребенок, я вообще могу удалиться. Знаешь ли ты, что мама, собираясь к вам в больницу, сказала мне, что если я буду так копаться, то могу остаться дома?! Вообще я здесь не нужна! Потому что кого может заинтересовать такой человек, как я, когда… – замолкает она, сильно трет лоб рукой и под конец пару раз глубоко вздыхает.

– У мамы свои тайны, которыми она со мной тоже не делится, – шепчет Марыся.

– Не думаю, чтобы она кому-нибудь что-нибудь рассказала, даже Лукашу, – подводит итог Марыся. – Поэтому все так, как есть. Маму нужно подлечить…

При этих словах дверь тихо открывается, и в комнату на цыпочках входят Лукаш и Хамид.

– Да, мои господа, маму нужно подлечить, но не знаю, какой психиатр справится с этим и выдержит. После первого сеанса он по собственному желанию заточит себя в больнице или застрелится, – грустно улыбается Лукаш.

– О, все уже вместе! Семья в комплекте! – врывается в гостиную Дорота с шумом и снимает черную абаю[4].

– Сейчас уже вся. – Муж обнимает ее и почти силой притягивает к кровати Марыси. От Дороты несет сигаретами, она мелко дрожит всем телом.