Арабская поэзия средних веков - [39]

Шрифт
Интервал

«Весть о смерти ее…»

Весть о смерти ее вы доставили на плоскогорье,—
Почему не другие, а вы сообщили о горе?
Вы на взгорье слова принесли о внезапной кончине,—
Да не скажете, вестники смерти, ни слова отныне!
Страшной скорби во мне вы обвал разбудили тяжелый,—
О, пусть отзвук его сотрясет ваши горы и долы!
Пусть отныне всю жизнь вам сопутствуют только невзгоды,
Пусть мучительной смертью свои завершите вы годы.
Только смертью своей вы бы горе мое облегчили,—
Как бы я ликовал, как смеялся б на вашей могиле!
Ваша весть мое сердце разбила с надеждою вместе,
Но вы сами, я думаю, вашей не поняли вести.

«Они расстались, а недавно…»

Они расстались, а недавно так ворковали нежно.
Ну что ж, соседи расстаются, — и это неизбежно.
На что верблюды терпеливы, а стонут, расставаясь,
Лишь человек терпеть обязан безмолвно, безнадежно.

«Вы опять, мои голубки…»

Вы опять, мои голубки, — на лугу заветном.
С нежностью внимаю вашим голосам приветным.
Вы вернулись… Но вернулись, чтоб утешить друга.
Скрою ли от вас причину своего недуга?
Возвратились вы с каким-то воркованьем пьяным,—
То ль безумьем обуяны, то ли хмелем странным?
Где, глаза мои, могли вы встретиться с другими —
Плачущими, но при этом все-таки сухими?
Там, на финиковых гроздьях, голуби висели,—
Спутник спутницу покинул, кончилось веселье.
Все воркуют, как и прежде, лишь одна, над лугом,
Словно плакальщица, стонет, брошенная другом.
И тогда я Лейлу вспомнил, хоть она далёко,
Хоть никто желанной встречи не назначил срока.
Разве я усну, влюбленный? Слышу я, бессонный,
Голубей неугомонных сладостные стоны.
А голубки, бросив плакать и взъерошив перья,
Горячо зовут любимых, полные доверья.
Если б Лейла полетела легкокрылой птицей,
С ней всегда я был бы рядом, — голубь с голубицей.
Но нежней тростинки Лейла: может изогнуться,
Если вздумаешь рукою ласково коснуться.

«Из‑за любви к тебе вода мне не желанна…»

Из-за любви к тебе вода мне не желанна,
Из-за любви к тебе я плачу непрестанно,
Из-за любви к тебе забыл я все молитвы
И перестал давно читать стихи Корана.

«Пытаюсь я, в разлуке с нею…»

Пытаюсь я, в разлуке с нею, ее отвергнуть всей душой.
Глаза и уши заклинаю: «Да будет вам она чужой!»
Но страсть ко мне явилась прежде, чем я любовь к другой познал
Нашла незанятое сердце и стала в сердце госпожой.

«Дай влюбленному, о боже…»

Дай влюбленному, о боже, лучшую из благостынь:
Пусть не знает Лейла горя, — эту просьбу не отринь.
Одари, о боже, щедро тех, кому нужна любовь,
Для кого любовь превыше и дороже всех святынь.
Да пребуду я влюбленным до скончания веков,—
Пожалей раба, о боже, возгласившего: «Аминь!»

«Лишь на меня газель взглянула…»

Лишь на меня газель взглянула, — я вспомнил Лейлы взгляд живой
Узнал я те глаза и шею, что я воспел в тиши степной.
Ее пугать не захотел я и только тихо произнес:
«Пусть у того отсохнут руки, кто поразит тебя стрелой!»

«Она худа, мала и ростом…»

Она худа, мала и ростом, — мне речь завистников слышна, —
Навряд ли будет даже в локоть ее длина и ширина.
И ее глазах мы видим зелень, — как бы траву из-под ресниц…
Но я ответил: «Так бывает у самых благородных птиц».
«Она, — смеются, — пучеглаза, да у нее и рот большой…»
Что мне до них, когда подруга мне стала сердцем и душой!
О злоязычные, пусть небо на вас обрушит град камней,
А я своей любимой верен пребуду до скончанья дней.

«Вспоминаю Лейлу мою…»

Вспоминаю Лейлу мою и былые наши года.
Были счастливы мы, и нам не грозила ничья вражда.
Сколько дней скоротал я с ней, — столь же длинных, как тень копья,
Услаждали меня те дни, — и не мог насладиться я…
Торопили верблюдов мы, ночь легла на степной простор,
Я с друзьями на взгорье был, — разгорелся Лейлы костер.
Самый зоркий из нас сказал: «Загорелась вдали звезда —
Там, где Йемен сокрыт во тьме, там, где облачная гряда».
Но товарищу я сказал: «То зажегся Лейлы костер,
Посредине всеобщей мглы он в степи свой огонь простер».
Ни один степной караван пусть нигде не рубит кусты,
Чтоб горел только твой костер, нам сияя из темноты!
Сколько дел поручали мне, — не запомню я их числа,—
Но когда приходил к тебе, забывал я про все дела.
О друзья, если вы со мной не заплачете в час ночной,
Поищу я друга себе, чтоб заплакал вместе со мной.
Я взбираюсь на кручи скал, я гоним безумьем любви,
Чтоб на миг безумье прогнать, я стихи слагаю свои.
Не дано ли разве творцу разлученных соединять,
Разуверившихся давно в том, что встреча будет опять?
Да отвергнет Аллах таких, кто, увидев мою беду,
Утверждает, что скоро я утешительницу найду.
В рубашонке детской тебя, Лейла, в памяти берегу
Я с тех пор, как вместе с тобой мы овец пасли на лугу.
Повзрослели дети твои — да и дети твоих детей,
Но, как прежде, тебя люблю или даже еще сильней.
Только стоило в тишине побеседовать нам вдвоем,—
Клевета настигала нас, отравляла своим питьем.
Пусть Аллах напоит дождем благодати твоих подруг,—
Увела их разлука вдаль, никого не видать вокруг.
Ни богатство, ни нищета не дадут мне Лейлу забыть,
Нет, не каюсь я, что любил, что я буду всегда любить!
Если женщины всей земли, блеском глаз и одежд маня,
На нее стремясь походить, захотят обольстить меня,—
Не заменит Лейлу никто… О друзья, мне не хватит сил,

Рекомендуем почитать
Рубайат Омара Хайяма

Впервые изданный в 1859 г. сборник Rubaiyat of Omar Khayyam познакомил читающую по-английски публику с великим персидским поэтом-суфием и стал классикой английской и мировой литературы. К настоящему времени он является, по мнению специалистов, самым популярным поэтическим произведением, когда-либо написанным на английском языке. Именно написанном — потому что английские стихи «Рубайат» можно назвать переводом только условно, за неимением лучшего слова. Продуманно расположив стихотворения, Фитцджеральд придал им стройную композицию, превратив собрание рубаи в законченную поэму. В тонкой и изящной интерпретации переводчик представил современному читателю, согласуясь с особенностями его восприятия, образы и идеи персидско-таджикских средневековых стихов.


Книга дворцовых интриг. Евнухи у кормила власти в Китае

Эта книга необычна, потому что необычен сам предмет, о котором идет речь. Евнухи! Что мы знаем о них, кроме высказываний, полных недоумения, порой презрения, обычно основанных на незнании или непонимании существа сложного явления. Кто эти люди, как они стали скопцами, какое место они занимали в обществе? В книге речь пойдет о Китае — стране, где институт евнухов существовал много веков. С евнухами были связаны секреты двора, придворные интриги, интимные тайны… Это картины китайской истории, мало известные в самом Китае, и тем более, вне его.


Рассказы о необычайном. Сборник дотанских новелл

В сборник вошли новеллы III–VI вв. Тематика их разнообразна: народный анекдот, старинные предания, фантастический эпизод с участием небожителя, бытовая история и др. Новеллы отличаются богатством и оригинальностью сюжета и лаконизмом.


Тазкират ал-аулийа, или Рассказы о святых

Аттар, звезда на духовном небосклоне Востока, родился и жил в Нишапуре (Иран). Он был посвящен в суфийское учение шейхом Мухд ад-дином, известным ученым из Багдада. Этот город в то время был самым важным центром суфизма и средоточием теологии, права, философии и литературы. Выбрав жизнь, заключенную в постоянном духовном поиске, Аттар стал аскетом и подверг себя тяжелым лишениям. За это он получил благословение, обрел высокий духовный опыт и научился входить в состояние экстаза; слава о нем распространилась повсюду.


Когда Ану сотворил небо. Литература Древней Месопотамии

В сборник вошли лучшие образцы вавилоно-ассирийской словесности: знаменитый "Эпос о Гильгамеше", сказание об Атрахасисе, эпическая поэма о Нергале и Эрешкигаль и другие поэмы. "Диалог двух влюбленных", "Разговор господина с рабом", "Вавилонская теодицея", "Сказка о ниппурском бедняке", заклинания-молитвы, заговоры, анналы, надписи, реляции ассирийских царей.


Средневековые арабские повести и новеллы

В сборнике представлены образцы распространенных на средневековом Арабском Востоке анонимных повестей и новелл, входящих в широко известный цикл «1001 ночь». Все включенные в сборник произведения переводятся не по каноническому тексту цикла, а по рукописным вариантам, имевшим хождение на Востоке.


Комедии

В ряду гениев мировой литературы Жан-Батист Мольер (1622–1673) занимает одно из самых видных мест. Комедиографы почти всех стран издавна признают Мольера своим старейшиной. Комедии Мольера переведены почти на все языки мира. Имя Мольера блистает во всех трудах по истории мировой литературы. Девиз Мольера: «цель комедии состоит в изображении человеческих недостатков, и в особенности недостатков современных нам людей» — во многом определил эстетику реалистической драматургии нового времени. Так писательский труд Мольера обрел самую высокую историческую оценку и в известном смысле был возведен в норму и образец.Вступительная статья и примечания Г. Бояджиева.Иллюстрации П. Бриссара.


Ирано-таджикская поэзия

В сборник вошли произведения Рудаки, Носира Хисроу, Омара Хайяма, Руми, Саади, Хафиза и Джами. В настоящем томе представлены лучшие образцы поэзии на языке фарси классического периода (X–XV вв.), завоевавшей мировоепризнание благодаря названным именам, а также — творчеству их предшественников, современников и последователей.Вступительная статья, составление и примечания И.Брагинского.Перевод В.Державина, А.Кочеткова, Ю.Нейман, Р.Морана, Т.Стрешневой, К.Арсеньевой, И.Сельвинского, Е.Дунаевского, С.Липкина, Г.Плисецкого, В.Левика, О.Румера и др.


Шах-наме

Поэма Фирдоуси «Шах-наме» («Книга царей») — это чудесный поэтический эпос, состоящий из 55 тысяч бейтов (двустиший), в которых причудливо переплелись в извечной борьбе темы славы и позора, любви и ненависти, света и тьмы, дружбы и вражды, смерти и жизни, победы и поражения. Это повествование мудреца из Туса о легендарной династии Пишдадидов и перипетиях истории Киянидов, уходящие в глубь истории Ирана через мифы и легенды.В качестве источников для создания поэмы автор использовал легенды о первых шахах Ирана, сказания о богатырях-героях, на которые опирался иранский трон эпоху династии Ахеменидов (VI–IV века до н. э.), реальные события и легенды, связанные с пребыванием в Иране Александра Македонского.


Корабль дураков. Похвала глупости. Навозник гонится за орлом. Разговоры запросто. Письма тёмных людей. Диалоги

В тридцать третий том первой серии включено лучшее из того, что было создано немецкими и нидерландскими гуманистами XV и XVI веков. В обиход мировой культуры прочно вошли: сатирико-дидактическую поэма «Корабль дураков» Себастиана Бранта, сатирические произведения Эразма Роттердамского "Похвала глупости", "Разговоры запросто" и др., а так же "Диалоги Ульриха фон Гуттена.Поэты обличают и поучают. С высокой трибуны обозревая мир, стремясь ничего не упустить, развертывают они перед читателем обширную панораму людских недостатков.