Арабская поэзия средних веков - [18]

Черноокая сердце мое полонила,

Бьется сердце — не в силах уйти из тенет.

Стоит ей улыбнуться — и жемчуг сверкает,

Украшая, как чашу, девический рот.

Эти очи, как очи газели, чаруют,

Лев свирепый пред ними смиренно пройдет.

Так стройна моя милая и крутобедра,

Рядом с нею сиять и луна не рискнет.

Абла, Абла! Огонь мое сердце сжигает,

Искр мельканье — как стрел раскаленных полет.

Абла, Абла! О, если бы ты мне не снилась,

Я стонал бы, всю ночь бы рыдал напролет.

Алькама Перевод А. Ревича

^{49}

«Видно, тайное скрыла глухая стена…»

Видно, тайное скрыла глухая стена.

Не увидишь любимой, исчезла она.

Как утешить мужчину, разлукой сраженного,

Когда плачет и ночи проводит без сна?

Племя Сальмы верблюдов навьючило затемно.

Что поделать? — Разлука была суждена.

Привели тех верблюдов невольницы с пастбища,

И на каждом верблюде попона красна.

Над животными кружится стая стервятников,

Цветом жертвы растерзанной привлечена.

Унесут в паланкине лимонное деревце,

И коснется тебя аромата волна.

Мышкой мускусной пахнет красавица юная,

И коса ее мускусом напоена.

Вспомню Сальму, и вмиг, словно ворон взъерошенный,

Чернотою мне застит глаза пелена.

Но ведь память о прошлом — всего лишь безумие,

Сны неясные — невелика им цена.

Полногрудая девушка, тонкая в поясе,

Соразмерно была, словно лань, сложена.

О верблюдица, словно онагр, быстроногая,

Мчись любимой вослед от темна до темна,

Ты подобно гиене дрожишь, озираешься,

Ты косишься на бич, ты смятенья полна.

Ты быстра, словно страус долин, для которого

Зреют дыни на склонах и вволю зерна.

Щиплет он колоски, острым клювом вонзается

В сочный плод, чья зеленая шкура тверда.

Рот его — словно узкая трещина в дереве,

Уши словно обрублены — нет и следа.

Бродит страус, ни ветра не чуя, ни мороси,

Вспомнил вдруг, что ушел далеко от гнезда.

Он в тревоге, он мчится домой все стремительней,

Так бежит, как еще не бежал никогда.

Выше клюва взвиваются лапы бегущего,

Он спешит: не стряслась бы какая беда!

Крепкой грудью готов он прикрыть свое логово,

Весь он черен, а крыльев опушка бела.

Он к заветному месту поспел еще засветло,

Там его у гнездовья подруга ждала.

Он приблизился с криком тревожным и клекотом,

Так румийцы^{50} свои обсуждают дела.

Страусиха приветствует страуса радостно,

Встала, голосом нежным его позвала.

А ведь мы наших братьев, беду предвещающих,

Побиваем камнями, как вестников зла.

Так всегда: бережливость считается скупостью,

Расточительству часто поется хвала,

Похвала, как и всякий товар, покупается —

Для души эта плата не так уж мала.

Повсеместно у нас процветает невежество.

Доблесть? Где она — доблесть? Была да сплыла.

Сытый всюду найдет себе пищу обильную,

Голодает бедняк и раздет догола.

Тот, кого неотступно преследуют вороны,

Обречен, хоть здоров и отважней орла.

Крепкий дом, чьи опоры стояли столетия,

Прахом стал, и столбы повитель обвила.

Я пирую, я слушаю лютню певучую,

А иные свалились уже от вина.

Эта влага хранится в прохладных вместилищах,

Их до срока земная таит глубина.

Эта сладкая влага волшебна и хворого

Исцелит, но не следует пить допьяна.

Целый год эта влага была в подземелии,

Потому так прозрачна и так холодна.

А теперь наливает вино искрометное

Юный перс в одеяньях из тонкого льна.

Длинногорлый кувшин схож с газелью прекрасною,

Как в одежды, завернут в кусок полотна.

Абид ибн аль-Абрас Перевод Н. Стефановича

^{51}

«Плененные люди из племени асад…»

^{52}

Плененные люди из племени асад

Богатств не вернут и шатров не украсят.

Где сладкие вина, верблюдов стада?

Нагрянуло горе, настигла беда.

К чему проклинать их? Сражайся, как воин,

Но гнев беспощадный тебя недостоин.

В долины со всех долетают сторон

И вопли, и плач, и отчаянный стон.

Несчастные ищут приюта и крова.

Кричат в их жилищах разрушенных совы.

Ты вольных людей покорил, поборов,—

Они навсегда превратились в рабов…

«Когда восставшими отец твой был убит…»

^{53}

Когда восставшими отец твой был убит,

Ты грозно предрекал, что гибель нам грозит.

Обманывая всех, постыдно лгал не ты ли,

Что наших воинов войска твои побили?

По Худжру плачешь ты, по сыну Умм-Катам,

Но не сочувствуешь ты почему-то нам.

Чтоб дело правое нам отстоять свое,

Мы каждого копья точили острие.

В защиту прав своих восстали мы, утратив

Так миого и друзей, и близких, и собратьев.

Мы полчища твои разбили наконец,

Но ты еще не знал, что твой убит отец…

Рубили мы сплеча врагов — не потому ли

Коней они назад в смятенье повернули?

Ac — Самаваль Перевод Н. Стефановича

^{54}

«Пока твой честен путь…»

Пока твой честен путь, пока чиста душа,—

Одежда на тебе любая хороша.

Но если, ослабев, споткнулся ты и пал,—

Тогда не жди любви, ничьих не жди похвал.

Быть может, мало нас, но дело не в числе:

Возвышенных людей немного на земле.

Число умножится — наследникам своим

Мы жажду подвигов теперь передадим.

Те, что приходят к нам, от бед ища защиты,—

Их славные дела не будут позабыты.

И крепость наша всех скрывает и хранит,

Уставших от невзгод, напастей и обид.

Та крепость под землей всегда укроет нас,

Хотя она до звезд вершиной вознеслась.

Не правы племена и амир и салул,

Стыдясь, что пал герой и вечным сном уснул.

Нет, гибель хороша в бою, в смертельной схватке,

Героя путь всегда крутой и слишком краткий.