Арабская литература - [6]
При первом чтении древняя поэзия производит впечатление однообразия и бедности. Ее темы ограничены горизонтом аравийской пустыни, идеи — духом и характером бедуинского общества. Она отражает однообразие жизни в пустыне, ее примитивность, реальность, отсутствие оттенков и субъективности чувства. Отсюда — недостаток живости и изобретательности, в чем ее часто упрекают. Те, кто читает древнеарабскую поэзию в переводе, видят в ней только рабское и бесцветное подражание стандартному образцу, за исключением лишь немногих коротких стихотворений, главным образом элегий и описаний битв, которые больше соответствуют вкусу западного читателя. Но такие читатели совершенно не понимают намерения поэта. Он не стремился прокладывать новые пути и пленять слушателей оригинальностью и полетом мысли; поступив так, он попросту не был бы понят современниками. Целью его было, развивая ту или иную тему по четко обозначенной канве, украсить ее всеми доступными средствами искусства, превзойти своих предшественников и соперников красотой, выразительностью, сжатостью фразы, правдивостью описания и восприятия действительности… Древнеарабскую поэзию никогда не удастся удовлетворительно перевести на какой-либо другой язык именно потому, что ее содержание так однообразно и все мастерство заключено в неподдающейся передаче поэтической манере. Индивидуальность поэта раскрывается лишь после внимательнейшего его изучения, довольно трудного уже для {21} арабов последующих поколений и требующего целой жизни от европейцев.
Типичным образцом законченного стихотворения является касида, или ода, состоящая из ряда картин, отображающих различные стороны жизни арабов и свободно связанных между собой в чисто условной последовательности. Какова бы ни была основная тема стихотворения, поэт может подойти к ней, лишь пройдя ряд последовательных этапов (хотя один или несколько из них он волен опустить).
"В начале предполагается, что поэт — в пути, конечно, на спине неизменного верблюда в сопровождении одного или чаще двух своих друзей: путешествие по пустыне в одиночку опасно и всегда требует спутников. Дорога приводит его к месту прежней стоянки своего или дружественного племени, с кольями от палаток, закопченными камнями, на которых стоял котел для варки пищи, с осыпавшейся канавкой около места палатки для стока дождевой воды. Поэт просит путников помедлить немного — с этого обыкновенно начинается стихотворение, — ведь эта лощина с кустами терновника, с высохшим теперь ковром травы хорошо знакома ему; он узнает прежнюю стоянку, где когда-то провел лучшее время своей жизни вместе с возлюбленной, когда они были молоды. Теперь жизнь и постоянные кочевки давно разлучили их друг с другом. На минуту останавливается он над этими опустелыми местами, где вместо людей бродят теперь только дикие антилопы, и погружается в воспоминания, проливая слезы"**.
______________
** Автор приводит эту цитату в свободном пересказе по статье И. Ю. Крачковского "Арабская поэзия" ("Восток", IV, М.-Л., 1924, стр. 101; И Ю. Крачковский, Избранные сочинения. II, М.-Л., 1956, стр. 251–252). Здесь мы воспроизводим ее в полном виде (прим. перев.).
Остановитесь оба, мы поплачем, вспомнив о любимой и о
жилье у песчаной извилины, что между ад-Дахулем и Хаумалем,
Тудихом и ал-Макратом. Следы там не исчезли, потому что
южный и северный ветры там сменялись.
Мои спутники стояли подле меня на верблюдах, говоря: "Не убивайся
от горя и крепись!"
Лишь слезы обильные могли меня исцелить; но что пользы рыдать
у стершихся следов? *** {22}
______________
*** Из му 'аллаки Имру' ал-Кайса.
Нередко эта часть стихотворения развертывается в более или менее подробное описание любимой:
Тогда она пленила меня устами с рядом белых зубов, которые
сладко целовать, приятно вкушать.
Словно мешочек с мускусом от торговца [благовониями] на
красавице, благоухание из ее уст опережает их приближение к тебе;
Или девственный луг, незасоренный, незатоптанный, где траву оросил
дождь.
Луг, который часто поливают ранние щедрые облака и оставляют
лужи, [круглые и сверкающие], как [серебряный] дирхем.
[Поливают] обильным ливнем, беспрерывным, так что воды покрывают
каждую травинку ****.
______________
**** Из му'аллаки 'Антары.
После любовного зачина (называемого насибом) поэт, опомнившись, продолжает свой путь и пользуется случаем, чтобы дать описание своего верблюда или коня со всем воодушевлением знатока. Быстрота его бега дает поэту повод сравнить его с диким ослом, страусом или антилопой, но сравнение вскоре забывается, когда поэт начинает рисовать яркую картину жизни животных или сцену охоты, которая для европейца составляет самую привлекательную часть стихотворения.
Она, белая самка онагра, виднеется сквозь ночной мрак,
светящаяся подобно жемчужине морской, снятой с своей нитки,
Пока не рассеивается ночной мрак и не настает утро; тогда
она пускается бежать, едва дотрагиваясь ногами до земли.
Вдруг ей слышатся издали голоса людей, и она испугалась,
не видя их, ибо люди — ее погибель.
Она заметалась и туда и сюда, чуя опасность всюду,
и впереди и позади.
И вот стрелки [из лука] промахнулись и спустили
В основу книги Г. Гибба лег манускрипт «Продолжение дамасской хроники» Ибн-Каланиси, ставший одним из первоисточников для работ всех последующих арабских историков. Автору удалось, литературно обработав хронику, сохранить последовательность и достоверность исторических событий. Материалы, представленные в манускрипте, взяты из письменных и устных источников, иногда приводятся рассказы непосредственных участников событий. Именно потому книга уникальна и представляет интерес как для специалистов, так и для широкого круга читателей.
«Наука, несмотря на свою молодость, уже изменила наш мир: она спасла более миллиарда человек от голода и смертельных болезней, освободила миллионы от оков неведения и предрассудков и способствовала демократической революции, которая принесла политические свободы трети человечества. И это только начало. Научный подход к пониманию природы и нашего места в ней — этот обманчиво простой процесс системной проверки своих гипотез экспериментами — открыл нам бесконечные горизонты для исследований. Нет предела знаниям и могуществу, которого мы, к счастью или несчастью, можем достичь. И все же мало кто понимает науку, а многие боятся ее невероятной силы.
Опытный издатель и редактор Ричард Коэн знает, на что надо обратить внимание начинающим писателям. В своей книге он рассказывает о том, как создавать сюжет, образы персонажей и диалоги; объясняет, кого стоит выбрать на роль рассказчика и почему для романа так важны ритм и ирония; учит, как редактировать собственные произведения. Автор не обходит стороной вопросы, связанные с плагиатом и описанием эротических сцен. Вы не просто найдете в этой книге советы, подсказки и секреты мастерства, вы узнаете, как работали выдающиеся писатели разных стран и эпох.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».