Арабская авантюра - [33]

Но есть еще дьявольский смех, даже не смех, а хохоток, он звучит как бульканье котла, в котором кипят утраченные иллюзии. Кажется, что Грим смеется над собой, что этот смех цинично обнажает тщеславие и слабость движений души, которые в следующий миг окажутся в железной узде. В нем не радость, а удовольствие, не гнев, а безмерное презрение. В оправдание своему другу должен заметить, что это здоровый смех, порожденный способностью видеть себя и свои промахи яснее, чем видит кто бы то ни было, и в нем нет ни самоуничижения, ни признания капитуляции. Смех этот полон жестокой иронии; слыша его, вспоминаешь средневекового монаха-флагелланта, который вспоминает свои грехи, прежде чем приступить к истязанию плоти.

— Вот так все и заканчивается, — проговорил он, отсмеявшись и смахнув со стола воображаемые осколки перед тем, как накрыть его заново и начать все сначала. — Хорошо еще, что кроме нас в Азии полно ослов. Просто теперь эти шестеро мерзавцев знают, что мы с Мэйбл одна компания.

— Фу, — фыркнул Джереми. — Что они могут нам сделать?

— По эту сторону границы, до Дераа — почти ничего, — ответил Грим. — А после Дераа — очень многое, если мозгов хватит. Главное — придумать, в чем нас можно обвинить, и стукнуть куда следует. И тогда обыска нам не миновать, в том числе и Мэйбл. Нет, мы слишком долго держали оборону. Дераа — неприятное местечко. Там заканчивается телеграфная линия, и все послания на север и на юг через границу доставляют вручную. У французов в Дераа есть агент, который за этим следит. Его-то нам и придется обмануть. Если эти стервецы к нему обратятся, поезд поедет дальше без нас… Итак: вы с Рэмсденом и Нарайян Сингх пересядете в купе к Мэйбл. Джереми, ступай вперед и веди ко мне Юсуфа Дакмара. Мы позволим ему завладеть фальшивым письмом как раз перед Дераа, позаботившись, чтобы остальные пятеро узнали, что письмо у него. Они не обнаружат, что мы смухлевали, пока поезд не покинет Дераа…

— Почему? — перебил я. — Что помешает им открыть его немедленно?

— Причины две, и обе достаточно веские. Во-первых, у нас есть Нарайян Сингх, который следит за ними в оба. Они не посмеют достать письмо, пока он вертится рядом. Во-вторых, они предпочтут не посвящать французского агента в Дераа в свою тайну, потому что рассчитывают назначить цену повыше. Они провезут письмо через границу контрабандой и не вскроют, пока не почувствуют себя в безопасности.

— Да, но едва они его вскроют… — начал я.

— Мы будем по ту сторону границы, и они не смогут послать телеграмму.

— Почему?

— Предосторожность со стороны арабского правительства. Если позволить начальнику каждого вшивого полустанка отправлять телеграммы по собственному желанию, какой-нибудь выскочка-смутьян непременно воспользуется этим, и хлопот властям изрядно прибавится. Но имейте в виду, мальчики: после того, как мы проедем Дераа, между границей и Дамаском, нам светит драка. Как только выяснится, что похищенное письмо — фальшивка, они начнут охотиться за настоящим, точно коты за канарейкой.

— Пусть охотятся, — улыбнулся Джереми. Но Грим покачал головой.

— Я слишком долго страдал ерундой, — произнес он. — Выезжаем из Дераа — и к черту оборонительную тактику! Мы сами затеем бучу. Вот увидите. После Дераа бригада состава будет резаться в картишки в служебном вагоне, препоручив пассажиров заботам Аллаха.

— Меня смущает только одно, — заявил Джереми.

— Что именно?

— Прошлой ночью Нарайян Сингх заполучил рубашку Юсуфа Дакмара. А у меня счеты с Юсуфом с тех самых пор, как мы, анзаки, голодали по его вине. Если кто-нибудь схватит его за шкирку, зовите меня и не мешайте, когда я буду его лупить. Он моя добыча, и не говорите, что не слышали!

Разумно. Никогда не вставайте на пути анзака, который вознамерился обрушить на голову своего недруга заслуженную, по его мнению, кару.

— Ради Бога, — Грим усмехнулся. — Бьюсь об заклад, ты до него не доберешься, Джереми.

— Поспорим. На что?

— Учти, когда начнется игра, тебе будет предоставлена полная свобода действия, — продолжал Грим.

— Хорошо, — ответил Джереми, любитель самых нелепых пари. — Если я до него доберусь, то как только дело будет сделано, ты оставишь армию и примкнешь к нам с Рэмми. Если не доберусь, останусь и помогу тебе в твоей следующей затее.

— Согласен, — без промедления ответил Грим.

И Джереми направился в соседний вагон — изображать перебежчика, а мы с Нарайяном Сингхом составили компанию Мэйбл. Она забрасывала нас вопросами двадцать минут подряд, и нам приходилось подробно отвечать, хотя следовало бы держать ушки на макушке и ловить каждое слово Грима, Джереми и Юсуфа Дакмара, произносимое в соседнем купе.

О чем бы они ни говорили, разговор прекратился, лишь когда до станции Дераа осталось десять минут пути. Тогда сириец вернулся к своим приятелям, самодовольно улыбаясь, а Нарайян Сингх двинулся следом, чтобы торчать в коридоре и открыто наблюдать за ними. Под его пристальным взглядом наши недруги не посмели бы любоваться похищенным письмом. Грим и Джереми, улыбаясь до ушей, направились прямо в купе Мэйбл.

— Видели, как нагло он ухмылялся, когда уходил? — спросил Джереми. — Клянусь, он держит нас за идиотов! Легенда такова, Рэмми: мы предали тебя и обменяли письмо на обещание заплатить нам в Дамаске — обещание, ничем не подкрепленное. Он пытался нас запугивать — мол, свистнет своим дружкам, и те разделают нас под орех, если мы не уступим. Как же мы любим господина Юсуфа Дакмара, ребята… Господи, вот и Дераа! Если все откроется до отхода поезда, то нас турнут обратно, как и предсказывал Грим. Тогда отправляем Мэйбл домой к мужу, а сами продолжим путешествие на верблюдах. Я прав, Грим?