Арабески ботаники - [28]

Вот как описывается обед Анны Ивановны по случаю взятия Данцига. Повод для войны был самый банальный. Императрицу не устраивал выбранный сеймом король польский Станислав, и она гоняла его по всей Европе, пока не поймала в Данциге и не сменила своим ставленником Августом III.

 «Императрица и императорское семейство обедало в гроте, обращённом к длинной аллее, которая заканчивалась фонтаном и была обрамлена высокими голландскими вазами. По всей длине аллеи тянулся длинный стол, одним концом упиравшийся в стол императрицы в гроте. Над этим длинным столом был навес из зелёного шелка, поддерживаемый витыми колоннами, которые снизу доверху были увиты гирляндами живых цветов. Между этими колоннами вдоль всего стола в нишах живой изгороди были устроены буфеты: на одном столовая посуда, на другом фарфор. Дам для кавалеров определял жребий, и соответственно этому пары сидели за столом так, чтобы мужчины и женщины чередовались. За столом сидело триста человек, и для каждой перемены требовалось шестьсот тарелок, а перемен было две и десерт…»

В Академии по-прежнему полновластными хозяевами были немцы. Ломоносов изнемогал в непосильной борьбе за историческое место России в системе наук. После безвременной кончины Аммана, Гмелина, Крашенинникова в Петербургской Академии опять возникла необходимость в ботаниках.

В 1763 году по рекомендации Линнея в Петербург прибыл Иоганн–Петер Фальк (1725–1774). Сначала он исполнял обязанности хранителя натурального кабинета, а позднее его назначили заведующим Медицинским садом. Будучи прямым учеником Линнея, он защитил у него диссертацию, но в силу своих душевных качеств вряд ли мог стать организатором длительных экспедиций и продолжать дело великих путешественников.

Посредником между Академией и Линнеем выступал академик Миллер. Судя по его переписке с Линнеем, вопрос о развитии ботаники в России обсуждался между ними, но ученики Линнея не хотели связываться с варварской страной, их пугали российские просторы.

Миллер просил Линнея найти ботаника для Академии. Линней сначала рекомендовал своего лучшего ученика Соландера, затем Фагрея, но те не согласились. После этого Линней предложил испытать шведа финского происхождения Эрика Лаксмана, которого ему, в свою очередь, рекомендовали его ученики П. Гаад и П. Кальм.

И вот 19 января 1764 года, по представлению вездесущего Миллера, Академия избрала практически неизвестного пастора Эрика Лаксмана (1737–1796) своим корреспондентом с жалованием 100 рублей в год. Такое выгодное мнение о себе Лаксман снискал не только потому, что он был учеником ученика Линнея, но и хорошими ботаническими знаниями. Он представил Академии список растений, собранных в окрестностях Санкт–Петербурга. В этом списке были новые растения, не указанные в «Flora Indrica» Крашенинникова–Гортнера, в частности адокса — невзрачное растеньице, и многие другие. Надо сказать, что этот труд, как и в случае с Крашенинниковым, присвоил лейб–медик Гортнер.

Линней был доволен: он получил корреспондента, готового ехать на край света за новыми диковинными растениями и животными (и при том, что тот был природным шведом). Линнея не смущало, что его новый корреспондент был пастор и не имел специального биологического образования.

Перед самой поездкой на Алтай Лаксман женился, и 25 января 1764 года с молодой женой Кристиной–Маргаритой, урожденной Руненберг, прибыл в Москву для получения последних инструкций. 31 января он пишет письмо Линнею, в котором извещает его о своём путешествии и согласии быть его добровольным корреспондентом. Он ещё не мечтает о карьере естествоиспытателя и хочет быть хорошим пастором для своих далёких прихожан. Но 12 августа 1764 года Линней пишет ему ответ в далёкий предалёкий Барнаул. И это письмо изменяет всю жизнь и судьбу Лаксмана.

Мы считаем необходимым представить читателю письмо полностью, поскольку в русских изданиях приводятся только выдержки из него.

«С несказанным удовольствием я получил письмо Ваше от 31 января, — писал Линней, — из которого вижу, что Провидение и судьба заставила Вас отправиться в такие места, куда ещё почти никто не попадал с открытыми глазами...»

Необходимо отметить, что со времени путешествия Гмелина прошло почти тридцать лет. Те материалы, которые привезли Гмелин, Стеллер, Крашенинников, были явно неполными. Их было мало, и они только разожгли любопытство. Сибирь так и оставалась землей неизведанной, таинственной и казалась невообразимо богатой. Линнею досталась лишь небольшая толика от большого гмелинского гербария.

«Да ниспошлет Всевышний на Вас благодать свою, чтобы Вы могли видеть чудеса Его и открывать их миру, —  продолжал Линней. — Сочинения Мессершмидта, Стеллера, Гмелина, Гербера и Гейнцельмана есть у меня в рукописях. Из сибирских растений у меня едва сотня живых в саду. Никакие другие растения так хорошо не растут в наших садах, как эти. Англичане и французы посредством многих и редких деревьев и растений, привозимых ими из Северной Америки, превращают свои дома и замки в рай, но у нас эти североамериканские растения не принимаются так хорошо и редко достигают зрелости. А сибирские придали бы садам нашим новое великолепие, и Вы, государь мой, можете украсить отечество наше и сделаться бессмертным в потомстве, если будете высылать мне семена трав, растущих в Сибири в диком состоянии. Более всего я желал бы Actaea cimicifuga с 4 пестиками, а потом Hyasciamus physaloides, Hypericum erectum, Fumaria spectabilis, Trollius asiaticus, многие сорта растущих там Spiraea, маленькие Ulmus frutex и другие из этих прекрасных растений, ещё не попа давших в европейский сад. Каждое из них было бы драгоценным украшением. Насекомых я получал со всего света, и ещё недавно мне была прислана коллекция их с мыса Доброй Надежды. Но ни один естествоиспытатель ещё не знает ни одного из сибирских. Бесконечно обяжете меня собиранием для меня травянистых семян и насекомых