Апсихе - [6]

Быть одной или быть не с Вожаком Апсихе значило точно такое же одиночество. Поэтому у нее был один — не больше и не меньше — объект желаний, выше которого, хоть и совсем неощутимого и бездоказательного, не было ничего. С течением времени то, что Вожак никак не появлялся, начало вызывать ярость. Апсихе спрашивала его, почему медлит, почему забыл о ней, почему притворяется, будто его нет. Может, как верующий будто бы не может ничего требовать у своего Бога, так и она должна была терпеливо и смиренно ждать неизвестно чего.

В конце концов она хотела только одного — вонзить в Вожака нож. И вскоре в одном из множества своих домов она случайно нашла кем-то оставленный нож с коричневой ручкой и широким матовым лезвием — как благословение своего замысла. С тех пор мысль ожила, судьба приобрела еще одну деталь: как только узнает Вожака, всадит в него нож. А потом будет выхаживать самым нежным образом.

А иногда из желания увериться, что человек и в самом деле теплый, Апсихе одерживала временную победу над тем образом отсутствующего и подходила к какому-нибудь бродяге. Но все, что связано не с Вожаком, всегда заканчивалось все тем же известковым одиночеством, противным, как давящие ботинки.

Был случай, Апсихе понравилась одному моряку и уже во время второй встречи он дал понять, что нашел, к кому вернуться после всех морских странствий. Апсихе, как и все похожие на нее люди, могла очароваться всяким, в то же время оставаясь совсем чужой и от него отдельной. Эта очарованность, вернее открытость — существование вместе без причины. Существование вместе без причины — не потому, что необыкновенно привлек, ведь влекут все без исключения. И хотя моряк мог стать самым лучшим и преданным сообщником в жизни, Апсихе было важно, как мало согревал ее этот живой человек и как силен был жар все еще не появившегося Вожака.

Моряк был преданным, нежным и немного стеснительным мужчиной. Нельзя сказать, что Апсихе того не видела. Нет, она очень ценила это и именно потому мучилась, пытаясь понять, почему она как будто бы неспособна принять этот большой дар и вылупиться в новехонькую, свеженькую жизнь с запахом семьи.

Неважно, как назвать эту отъединенность — приросшим ли одиночеством, сильным, как черт (ведь нельзя забывать, что Апсихе только вместе с ним, своим одиночеством, выросла и выдумала Вожака), или самым настоящим доказательством, что Вожак на самом деле появится (отсюда и неспособность Апсихе быть с другими).

Оба раза, когда она ехала поездом на встречу с моряком, Апсихе складывала сидения, бросала их через окно и плакала. От нежелания, а самое главное — от злости на того единственного невстреченного за то, что все еще не нашел ее и не защитил от всяких моряков и других, прикидывающихся им, Вожаком. Все же оба раза она доехала на встречу. Не хотела отнимать у хорошего моряка счастье, похожее на то, какое ждет от прикидывающегося отсутствующим Вожака. Кроме того, она, как никто другой, знала одиночество быть одной, — так, может, настало время испытать другое — одиночество неполноты.

Однако и одиночество неполноты не осуществилось. Апсихе не верила, что стоит сделать хотя бы шаг в сторону замершего от волнения моряка. Она с облегчением вздохнула, когда подумала, что больше не будет плакать при встречах, и продолжила свой абсурдно одинокий путь всех умов мира.

Но шедший из нее свет все еще слепил. Иначе и быть не могло. В ее сердце на самом деле не могло бы родиться никакое несчастье, даже если все, чего хотела, так никогда и не исполнилось бы. Иначе она считала бы себя ничего не стоящей.

Бесстрашное сердце, гибкость ума, красота, цветы иронии и безусловная любовь — слишком сильный заряд для удовлетворения, никто никогда никак так и не смог его погасить. Ведь счастье и несчастье не пребывают порознь. Они слишком летучи, чтобы не слиться. Вот желания умереть — которое может стрельнуть в голову в какой-нибудь огнеопасный момент — не возникало ни искорки. Апсихе говорила, если кто хочет быть сильным и развить мышцы рта для неутомимой гримасы улыбки, должен не знать слов «усталость», «трудно», «боюсь», «защитить». «Я, я согласна!..» — кричала Апсихе. И в самом деле, она всегда как ненужных привычек избегала этих словечек, которые, думала она, могли бы и совсем исчезнуть со всех поверхностей, чтобы не смущать умы.

Апсихе говорила прямо и мягко, открыто признавалась, что не хочет, чтобы ее характер отталкивал людей. На словах уверяла, что, помимо радикальности, есть в ней много тепла и кротости. А если с каждой новой встречей с ней человек начинал хотеть все меньшей общности, пусть скажет, что не так, и она отшлифует, вылепится наново.

Честно говоря, Апсихе все время была и скорее всего так и осталась более слабой, несравнимо более слабой и пустой, чем казалась другим и себе. Если вообще осталась.

Вообще весь этот отрывок, в котором описываются достаточно определенные штрихи жизни Апсихе и окружавших ее людей, странный. Вроде бы он никак не связан с тем, во что вылилась жизнь Апсихе, но вместе с тем как будто бы и нужен. Так хитроумно Апсихе вовлекалась в испытания того, что можно почувствовать кем-то описанными чувствами, чтобы убедиться, что ее собственные органы чувств, попади она в условно особую ситуацию, совсем не реагируют.