Апрель - [64]

Лаубе из окна видит заполнивших двор людей, слепящие пучки солнечных лучей на меди труб, стоящего у гроба Зеппа Люстгоффа. Не больше минуты стоит он у окна и отходит. Время! Время! Им еще больше нужно дорожить после того, как Катчинский уносит деньги в могилу.

Чемодан собран, все необходимое уложено, но толпа во дворе мешает отправиться в путь. Лаубе уйдет к Августу. Тот обещал доступ к делу, которое даст большие доходы. Только малую часть денег требовал Август от Лаубе на издание газеты «Тирольский орел».

Орел! Тирольский орел!

Почему ты такой красный?

Я красен от крови врагов,

которых беспощадно терзаю, —

эти слова старой тирольской песни напомнил Август Лаубе. Да, с тирольских высот должен подняться орел. Он смело будет нападать на проповедующих коммунистическое равенство и шумом своих крыльев призывать к новой битве. Под крыльями этого орла Лаубе снова станет сильным. А вслед за орлом с альпийских аэродромов поднимутся стальные птицы, и мост на Шведен-канале исчезнет в грохоте и дыме.

Толпа во дворе мешает уйти, та толпа, которую Лаубе так ненавидит и с которой боится встретиться. «Не пользуйся источником, из которого пьет толпа, — говорил Август. — Она отравляет его чистоту своими устами».

Лаубе снова подошел к окну. Люди все еще стояли у гроба Катчинского. Зепп говорил, все слушали его, склонив головы. На этого красного Цицерона следует поскорее спустить тирольского орла. И на все это стадо, которое смеет заявлять о каких-то своих правах на лучшую жизнь! Ваше право, скоты, — заживо гнить, как в могилах, в сырых подвалах, грызть сухой хлеб и наживать горбы!.. О чем говорит этот красный оратор, на какие мысли его вдохновляет мертвое тело Катчинского? Прочь с дороги, толпа! Вашему хозяину пора отправляться в путь к горным вершинам, с которых вскоре поднимется тирольский орел.

Взгляд Зеппа, как показалось Лаубе, остановился на нем, и хозяин дома торопливо задернул гардину.

Слова Зеппа звучали в тишине двора торжественно и печально:

— …Человек-творец достоин лучшей судьбы, чем та, которую уготовили ему нынешние хозяева жизни. Труд, творчество, радость — его удел. Но труд эти хозяева хотят использовать в своих преступных целях, на чистоту творчества наложить грязную руку, радость жизни отравить гниющими трупами. Как они распорядились тем, что имели? Мы это видим сейчас. Они убили и ту радость, которую мог дать нам Катчинский — человек большого, светлого таланта. Смело, не оглядываясь на прошлое, он пошел вместе с нами трудной дорогой борьбы, и слово его, полное веры в будущее человека — борца за новый мир, где хлеб и песня будут неотъемлемым правом каждого, сегодня услышат многие. Нам горько терять товарищи на этом пути, но не слезы и горечь сердец должны принести мы на его могилу, а гнев и ненависть к его убийцам! Борьба продолжается. Тесно сомкнутые шеренги бойцов пойдут дальше, песню, не пропетую Катчинским, споют во весь голос другие. До радостного рассвета, который неизбежно наступит, мы пронесем светлую память о Катчинском…

Тихо колеблясь, гроб поднялся над головами, медленно проплыл под сводчатой аркой. Катчинский навсегда оставил двор дома на Грюнанкергассе. И одинокое облако в небесной выси тронулось, пошло туда, где поля зеленеют под солнцем, синеют горы и Дунай несет свои мутные воды на восток, — облако светлое, как надежда.

Печальные голоса труб услышала улица.

На стенах города появилась листовка:

«Ко всем, кому дороги правда и мир, обращаю свое слово!

Я выбираю мост на Шведен-канале потому, что в нем воплотились мир и строительство. Я клеймлю позором клеветников, — они против мира и строительства. Клевета и ложь — оружие разбитых в прямом бою. Творящим правду они не страшны. Но ложь, как ржавчина, может разъедать слабые души. Кто же вы, сеющие клевету, распространяющие ложь? Покажите свои лица и руки. На ваших лицах написан страх, а на руках — неотмытая кровь жертв! Вы, как совы и летучие мыши, боитесь солнца и света. Так сгиньте же вместе с тьмой при первых лучах восходящего солнца! Да здравствуют солнце и свет!

Вы, прячущиеся во тьме, готовы погасить и звезды. У вас нет на это сил, и вы хотите отравить нашу веру. Но ее поддерживают люди, носящие звезды, а вам их не победить.

Наша земля вся в страшных следах бушевавшей недавно бури. Человека, который приходит на развалины со строительным инструментом, готового отдать свой труд ради того, чтобы возродить дом или мост, я готов приветствовать как лучшего своего друга, как жизнетворца. Мне говорят: но ведь он коммунист! Тем хуже для противников коммунизма, если они не могут послать строителя на руины.

Я выбираю коммунизм потому, что он жизнь и свет, строительство и процветание нашей земли!

Да здравствует мост мира!

Лео Катчинский».

На листовке у ворот дома по Грюнанкергассе, 2 остались следы ногтей. Это час тому назад Лаубе пытался содрать листок со стены. Ему помешал старый хаусмейстер Иоганн. Он сопровождал Лаубе на вокзал, нес его чемодан. Тяжелая рука старика — Лаубе с удивлением взглянул на всегда тихого и робкого Иоганна — опустилась на плечо хозяина дома:

— Не трогайте это! Я вам не позволю.