Апрель. Книга 2 - [32]

, который Золотые то ли добывали из недр, то ли изготавливали с помощью Огня, давал свободу для самых сумасшедших фантазий архитекторам-экспериментаторам.

Город. Он похож на бутон. Почему-то я раньше не думал об этом. Сколько раз видел его сверху. Наверное, пока жил на Островах, я мало внимания обращал на цветы.

Тонкие башни Стихий — тычинки. Город опыляется ветром. А внутри у него зреет огненный плод.

Я вздрогнул. Так хорошо было не помнить. Сон кончился, это утро…

Выше дороги не было. Мостовая растрескалась, алые и золотистые жилки пульсировали, вершина Острова дышала. Где-то здесь должен быть вход. Я покачнулся. Булыжники под ногами были ещё неподвижны, но с каким-то ударом сердца нахлынуло моментальное видение — падение в бездну, в пламя, в смерть.

Уйти в ветер — не значит умереть. А упасть в Огонь…

Нимо… Это ты… Ты здесь. Ты пришёл. Протяни ко мне руки!

Илле?

— Нимо, стой.

Ивенн. Она… стояла передо мной. На ней было тоненькое платье, почти прозрачное от росы, и несколько листочков прилипло к плечам, к груди, к бедрам. Она дышала прохладой, и я только тогда понял, как раскалилась моя кожа. Я обнимал Ивенн — первый раз по-настоящему, чувствуя, как вздрагивает её тоненькое тело, я остывал, а она делалась горячее.

— Ивенн… — Я неловко засмеялся. — Почему ты стала… младше. Ты не хочешь, чтобы я…

— Я — великая древняя ведьма Ха. Я выпью тебя. И тогда ты войдёшь в Огонь.

— Ладно, — сказал я.

…Я помню, как росла земля. Как спала и просыпалась. Как касалась солнца. Как дышала росой. Мне было холодно, и солнце протянуло ко мне ладони. В груди стало теплеть, и там разгорался Огонь.

…Маленький мальчик стоял передо мной. Крошечный и хрупкий. Неловко двинувшись, я мог случайно смять его. Но ребёнок не боялся. Он сказал: «Идём!»

…Хотя на самом деле это прозвучало как: «Нимо!»

И ещё это было моим именем.

Я пошевелился — очень осторожно. Оказывается, я лежал. Тяжесть давила со всех сторон. Если бы сон, который снился до этого, стал тревожным, я бы разрушил весь мир. Это было бы так горько, что я закрыл глаза от боли в груди.

— Нимо, проснись! — повторил мальчик. — Идём.

И взял меня за руку. И я стал уменьшаться.

Часть 4. Кристалл

С утра был дождь. К вечеру тучи разошлись, и за ними оказалось небо такой глубокой и чистой синевы, какая не могла принадлежать всему прочему миру — она явилась откуда-то извне.

Лёгкие, тонкие, белые облака повыше высокого ещё заката иссеклись причудливым узором — как трещины на хрустале, разбегавшиеся лучами от множества точек. Паутина лучей усложнялась и перепутывалась, и узор в какой-то миг стал живым. Облака стали островами. Архипелагом снежных гор, проступившим из бездонной синевы.

Теперь я не стоял на земле, а парил над каким-то другим — небесным — океаном, это я был вверху, а небо было внизу, и облачные острова медленно и грандиозно разворачивались подо мной. Они были сразу и огромны и невесомо легки от своей полупрозрачной белизны, небо пропитало их, заполнив все трещинки узора, всё бесчисленное множество заливов и проливов…

Затем солнце опустилось ниже и растеклось в облаке жидким белым золотом — огнём более ярким, более чистым, чем что либо в этом мире. Солнца больше не было — и облака не было, они слились и стали этим сияющим расплавом, я смотрел в него, осознавая, что смотрю прямо в солнечный пламень, не ослепляясь и не отводя взгляд — казалось, глаза мои изменились, и теперь они могут пить это сияние, как лёгкие пьют воздух. И никогда не смогут напиться.

Настоящие Острова — там, в небе. Туда улетают все ветряные, туда зовут их воздух и свет. Они живут там, где пространства кажутся невыносимо огромными людям, которые привыкли жить среди границ. Там есть моря и острова — но границ нет… Так устроены небесные Острова — ничего из того, что нас окружает, не ограничивает нас.

Как это — жить среди Вечного Света, купаясь в этом бело-золотом огне? Он утолит любую жажду, любую печаль, он даст силу для любого замысла. Там нет боли, и даже сама бесконечность не утомляет, человеку этого не понять, пока он не ощутит сам, что это такое — когда через тебя струится Вечный Свет…

Они все там. Среди этого сияния. Среди облаков-островов, замков-гор, пропастей-долин.

Я был Ветром, теперь я стану Светом. А Свет не умирает, он летит в бесконечности, временами замирая, вспыхивая снова.

А память… Можно ли что-то забыть? Оно всё есть вокруг, и вечно будет, меняются только имена. Я забуду одно имя и найду другое. Я увижу леса и горы, и моря — только назову их иначе.

А моё имя… Оно не имеет значения. Недаром меня зовут… звали: «Нимо» — «Никто». Кажется, это на каком-то древнем языке… Может, это знак, что даже имена не исчезают навечно.

Нимо… Нимо… Пробуя на вкус. И как будто эхом отзывается… но это не эхо, это меня зовут… зовёт. Альт.

Его я не хочу забыть. Даже зная о том, что мы встретимся снова.

Если бы он тоже прямо сейчас стал ветром и светом… Нет. Я почему-то сейчас не хочу этого. Какая-то прежняя частица во мне, сохранившая привязанность к форме. Она боится. Она желает, чтобы всё оставалось по-старому. И это она всегда удерживала меня… Но не сейчас. Сейчас… кажется, я готов совершить небывалое… или всего лишь то, память о чём стёрлась с поверхности этого мира. Но она есть в глубине. Далеко-далеко…