Апрель! Апрель! - [9]
Самые сильные имена, какие он знает! Надо думать, воры будут свои, шведские, им не надо переводить, что это означает ВОЛК, МЕДВЕДЬ, КАМЕНЬ! А если они все равно не поверят, что его братья редкие силачи, пускай перевернут карточку, потому что на обороте Самюэль Элиас выводит:
Любому вору должно быть ясно, что с тремя веселыми братьями, которые, возвратясь домой вечером, идут прямиком к холодильнику и съедают весь шпинат, лучше не связываться! От шпината человек становится жутко сильным. Должно быть, Самюэль Элиас оттого иногда и чувствует себя слабым, что плохо налегает на шпинат. Таким слабым, что ему не годится быть одному дома!
Во всяком случае, вечером двадцать девятого марта он чувствует такую слабость, что едва хватает сил подняться с кровати, добрести до зеркала в коридоре и подсунуть карточку под раму зеркала после того, как мама и папа приготовили обед, поели, побеседовали с ним и посетовали, что опять приходится оставлять его одного. Потом ушли, но тут же вернулись, чтобы проверить, как он там без них, и он сказал им, чтобы не беспокоились, и лег спать. Тут-то его и одолела такая слабость, что лучше бы вовсе не подниматься: воры не явятся. Однако Самюэль Элиас берет себя в руки, проходит к зеркалу и прилаживает там карточку.
Ну вот, теперь порядок. Он перечитывает то, что написал, и собственная выдумка ему очень нравится. Настолько, что он даже желал бы, чтобы это было правдой!
Он по-прежнему желает этого, когда, лежа в постели и прислушиваясь к тишине, внезапно слышит, как перед домом останавливается машина. Вдруг на этой машине приехал вор… Хорошо, что Самюэль Элиас догадался приладить в коридоре свою карточку!
Викторина
Однако никакие воры не являются в тот вечер. Только мама и папа читают карточку на зеркале, и наутро Самюэлю Элиасу приходится отвечать на трудные вопросы. Мама и папа допытываются, что это за три брата.
Викторина начинается за завтраком, когда Самюэль Элиас безмятежно уписывает бутерброд с медом, поглядывая в окно, за которым резвятся мартовские ветры. Мысли его предельно далеки от грабежей и прочих бурных приключений, когда папа вдруг поднимает глаза от яичной рюмки и говорит:
— Разве у нас есть шпинат в холодильнике?
— Нет, — успокаивает его Самюэль Элиас. — Откуда ему взяться?
— Вот именно, откуда, — говорит папа, выскребая белок из скорлупы.
Папа страсть как любит яйца!
Некоторое время все опять, как обычно, потом папа вдруг снова задает вопрос:
— А кто они такие, собственно, этот Бьёрн… и Ульф… и Стен?
Тут Самюэль Элиас догадывается, что его родители прочли карточку.
— A-а!.. — говорит он. — Так ведь эта карточка не тебе! Она…
Еще секунда, и он проговорился бы! Но папе нельзя знать, кому предназначалась карточка! Он так переживает из-за всего на свете! Разве сможет он спокойно трудиться вечерами, если узнает, каких гостей Самюэль Элиас ждет, проводив папу на работу. Нет, об этом ни слова! К тому же вовсе не известно, придут ли воры на самом деле! Может быть, он все это только вообразил себе! И Самюэль Элиас ограничивается тем, что журит своего папу.
— А ты не читай чужие карточки! — сурово произносит он.
В эту минуту на кухню входит в пестром халатике его мама, розовая и взлохмаченная.
— Это вы про ту карточку? — сонно произносит она.
— Она и не тебе писана! — предупреждает Самюэль Элиас.
Однако мама, сев за стол и принимаясь за яйцо, тоже начинает допытываться:
— А кому же?
Самюэль Элиас молчит как рыба. Папа откладывает ложечку и тревожно глядит на него.
— Это так, ворам одним, — со вздохом сдается Самюэль Элиас.
Ну, вот, как он и думал! Папа сразу превращается в комок нервов!
— Какие еще воры? — восклицает он так громко, что Самюэль Элиас чуть не роняет бутерброд.
— Ты только не волнуйся! — пытается он успокоить себя и своего папу, — Они еще не приходили. Но ведь они могут прийти!
Поздно. Папа уже сам не свой, он взлетает со стула, будто вертолет, и мечется между столом и плитой. Берет еще яйцо, но вместо того, чтобы есть, кладет его обратно, берет кофейник, наливает кофе в чашку, подносит ее ко рту, но вместо того чтобы пить, ставит чашку на блюдце и говорит:
— Вот что, Самюэль Элиас! Ты слишком мал, чтобы оставаться вечером дома одному! Мы уже говорили об этом раньше, скоро год, как это длится, и мы видим, что из этого получается! С тех самых пор, как мы сюда переехали, ты у нас вечерами без присмотра. Опыт явно не удался, что ни день, то не лучше, а только хуже! Мое мнение такое: пора нам всем согласиться, что ты еще слишком мал, чтобы в одиночку справляться со своими заботами!
Самюэль Элиас сидит как пришибленный.
— И если ты чего-то боишься, — подхватывает мама, — так и скажи! И ты должен говорить, если чего-то не понимаешь или не умеешь сделать! Если все люди будут стараться, как ты, со всем справляться в одиночку, никакого толку не будет! А еще ты должен научиться стоять за себя! Пора научиться говорить «нет»!
— Да, — соглашается Самюэль Элиас, уткнувшись носом в яичную рюмку.
— Учись говорить «нет»! Слышишь, Самюэль Элиас! — бушует мама. — Можешь ты сказать «нет»?
— Да, — повторяет он.
Знать бы, что из-за этой карточки будет столько шума, — никогда не стал бы писать! Так хочется, чтобы распрей вовсе никогда не было! Но, к сожалению, иногда без них не обходится.
