Апрель! Апрель! - [20]

— Я раб у Магнуса.

— Вот как… А не хочешь вместо этого быть моим рабом? — предлагает она, пытаясь улыбнуться.

— Что я, совсем рехнулся! — фыркает он, и лицо Тюлле снова мрачнеет.

Самюэль Элиас в отчаянии озирается и видит Магнуса!

— Ну как, добыл хоть что-нибудь? — кричит тот издалека. И добавляет: — Что же ты стоишь и болтаешь языком, вместо того чтобы ломать горб!

Подойдя к ним, он проверяет, не появились ли в карманах Самюэля Элиаса новенькие кроны, но находит только пустую бутылку, которую тут же и кокает. Сразу видно, что у него привычное скверное настроение.

— До чего же у меня дрянной раб! — гундосит он и поворачивается к Тюлле. — Хочешь его купить? Уступлю за десятку!

Самюэль Элиас задыхается от возмущения, а Тюлле роется в карманах, выворачивает их наизнанку, однако никаких десяток не находит, только двадцать пять эре.

— Вот все, что у меня есть!

Магнус берет монету и рассматривает ее.

— Не богато, — вздыхает он, пряча денежку в свой карман, — но сойдет, забирай раба себе!

Все, Самюэль Элиас продан!

— Дрянь собачья! — кричит он своему бывшему господину и наступает на него с сжатыми кулаками, хотя отлично знает, что от колотушек мало проку!

Сколько раз Магнусу за его глупость доставались колотушки от Пончика, от Пера-Улы Эггена и других ребят в классе! Сейчас к ним прибавится затрещина еще и от Самюэля Элиаса Якобссона!

Но Магнус спасается от этой затрещины бегством в табачную лавку, держа в руке полученную за раба монету.

Тюлле убегает в другую сторону, а Самюэль Элиас стоит один среди бутылочных осколков. Стоит и моргает, чувствуя себя совсем ничтожным!

Продан за четвертак! Самая малая козявка и та дороже стоит. И чувствует себя поважнее, чем он сейчас. Хотя тоже выглядит совсем ничтожной, если смотреть на нее сверху.

А разве есть кому-то дело до переживаний такой мелюзги? Кого трогает, если даже она умрет? Да и самой козявке будет уже все равно, ведь мертвые не могут сожалеть о потерянной жизни! После смерти она все забудет. Забудет, что жила, и забудет, что умела забывать.

Но Самюэль Элиас не мертв! Он жив, внезапно вспоминает он, подпрыгивая. И в один прекрасный день он сам обманет Магнуса Пильбума, как-нибудь обманет! Вот именно — как? Ладно, со временем он что-нибудь придумает, а до тех пор не будет разговаривать с Магнусом! Ни слова ему не скажет, даже здороваться перестанет!

А чтобы не забыть об этом, Самюэль Элиас направляется домой и пишет памятку, которую будет перечитывать всякий раз, когда вспомнит о ней.

ПОМНИ!

— пишет он наверху странички. И дальше:

НИКОГДА НЕ РАЗГОВАРИВАТЬ С МАГНУСОМ И НИКОГДА НИЧЕГО НЕ ДАРИТЬ ЕМУ И НИКОГДА НЕ ЗДОРОВАТЬСЯ.

ПОМНИ ОБ ЭТОМ!

Вечером, идя ночевать к Магнусу, он берет памятку с собой и, лежа на раскладушке, читает ее, чтобы выучить наизусть. Выполнять зарок оказывается совсем не трудно, потому что Магнус, похоже, тоже решил никогда больше не разговаривать с Самюэлем Элиасом. Видно, сердится, потому что Самюэль Элиас назвал его дрянью собачьей. Что ж, его можно понять! Может быть, Магнус тоже составил памятку и выучил наизусть, но в таком случае он явно позабыл об этом, потому что неожиданно спрашивает:

— Ты что там делаешь?

Однако Самюэль Элиас начеку и не отвечает ни слова. Хотя так и хочется сказать что-нибудь. Например: «Оставь меня в покое!» Нельзя. Он вовремя вспоминает, что написано в его памятке. Больше никогда не разговаривать с Магнусом!

А если написать несколько слов на дощечке? Это ведь не будет против правил?

Лучший день за всю зиму

Дощечку он выстругивает на другой день на уроке труда. С ручкой, все как положено! Все ребята подходят посмотреть, и все говорят, что здорово получилось. Кроме Магнуса. Магнус не глядит на дощечку ни на уроке, ни на перемене. Но ведь так он вовсе не узнает, что на ней написано! В конце концов Самюэль Элиас подходит сзади к Магнусу, тычет ему пальцем в спину и показывает дощечку. Магнус читает, наморщив лоб:

ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ

В это время звучит звонок, и Магнус спешит в класс, никак не выразив своего отношения к дощечке. От разочарования Самюэль Элиас бросает ее в первую попавшуюся мусорную корзину и бежит за остальными.

Но только они вошли и сели по своим местам, как надо снова вставать, потому что входит директор школы. Учительница поспешно поднимает класс, чтобы все весело поздоровались, но директор нетерпеливым жестом дает понять, что сейчас не до церемоний, и требует внимания. В наступившей мертвой тишине он спрашивает, известно ли кому-нибудь из учеников, кто вчера нацарапал большими буквами имя «Тюлле» на его машине? Директор говорит негромко, и лицо у него не сердитое, но когда его взгляд скользит по лицам в ожидании ответа, чувствуется, что у всех дрожат поджилки.

— Хотелось бы, чтобы виновный или виновные набрались мужества и признались, — подбадривает он. — Чтобы не пришлось подозревать саму Тюлле…

Взгляд его продолжает скользить по классу, словно луч прожектора. Выждав немного, директор говорит:

— Что ж, раз никто не сознается, остается предположить, что это сама Тюлле руку приложила. Мы ведь уже беседовали по этому поводу вчера, верно, Тюлле?