Аппендикс - [24]
«Надечка, спой мне Розину», – попросила я как-то утром, вылезши разнеженной гусеницей из туннеля огромного одеяла.
Она уже проснулась и сидела ко мне полубоком, надевая белый лифчик. Черное родимое пятно на ее правой белоснежной груди напомнило мне о тайной черноте синего моря.
«Унаво́че по́кофа́» была моя любимая утренняя песня, и Розина была гораздо лучше Травиаты и Тоски.
«Спой, пожалуйста», – повторила я тихо.
Но Надя не отзывалась. Она застегнула лифчик и стала надевать шелковую рубашку.
«Надя, ты слышишь меня?»
Даже не оглянувшись, она продолжала одеваться, и я быстро заползла в нору из подушек и одеяла, пытаясь вспомнить, в чем же я провинилась. Когда я оттуда, наконец, выбралась за глотком свежего воздуха, она стояла надо мной как ни в чем не бывало, улыбалась и уговаривала поскорей проснуться.
Часто мне снился один и тот же сон. С детьми на северном море, в тяжелый из-за нависшего серого неба, но теплый день мы строим город из песка и бегаем в сосновую рощицу набрать иголок и шишек, напарываясь на осколки стекла и кусочки железа. Один из появившихся из лощины взрослых приказывает нам построиться в затылок лицом к нему, достает пистолет и прицеливается в первого. Очередь перестраивается несколько раз. Каждый раз ребенок, стоящий впереди, уходит назад. Я тоже не хочу быть первой и встаю сзади. Но я самая высокая, и второй взрослый выводит меня вперед. Раздается выстрел, пуля пролетает насквозь.
В ту ночь я опять проснулась от собственного вопля.
Надя в ночной рубашке раскладывала пасьянс. Ее седые волосы струились вниз пружинной проволокой, поблескивали под светляком лампочки.
– Мне очень страшно, – вырвался из моего нутра хриплый шепот, но Надя и не пошевелилась.
– Надя, приди ко мне, пожалуйста, – попросила я чуть громче, но она даже не подняла голову от карт, с которых ей зловеще улыбались какие-то древние дамы и кавалеры.
– Надя, Надя! – заорала я во всю мочь, села на кровати и увидела свою огромную тень на стене. Только тогда она встрепенулась и подошла.
– Тебе что-то приснилось? Не бойся, детка, спи, спи.
– Меня убили, – выдохнула я и упала на спину поперек кровати.
Она улыбнулась и тихо запела мне «баю-бай», сперва про серенького волчка, который должен был прийти и укусить меня за бок, а потом про то, как спит Садко и как девица ходит по бережку. Это такая нежная была песня, что я заплакала. Я не понимала, почему Надя порой так меняется и не хочет меня замечать, но в тот момент я любила ее еще больше.
Подвалы
И может только я один еще знаю что он жил
Унгаретти. В память Локвиц 30 сентября 1910
Минуя здания, первые этажи которых были спошь заняты витринами, мимо низких деревьец, позолоченных клементинами, оставив подозрительную оптику за спиной, я бодро вышла к площади Общего дела. Она была ладно охвачена полуобручем здания конца девятнадцатого века, появившегося на месте исчезнувшей экседры начала четвертого. В ту давнюю пору в портиках и перед ними проходили театральные представления для посетителей гигантского комплекса бань.
Через это неуютное пространство, где так хаотично были расставлены постройки с разницей в пятнадцать веков, я ходила в сицилийскую кондитерскую. Заглотить мини канноло, поглядеть на разноцветные марципаны, попугайничающие в витрине в виде всевозможных фруктов, или послушать болтовню у барной стойки, наслаждаясь колкими выпадами тамошнего пожилого бармена. Откусывалась хрустящая сласть, смаковалась рикотта, падали крошки, и жизнь продвигалась вперед. Кофе, кстати, там готовили скверно, официанты и продавцы выглядели измученными, а деньги драли преувеличенно.
Дальше размещался бар, в котором кофе был лучше и дешевле, но по незнанию тебе могли предложить шлюший куш или спросить беленького. Попадались там бывшие наши девчонки, липкие местные и отражающиеся друг у друга в темных очках, похожие на боровов молодчики-балканцы с короткими славянскими носами и с оттопыренным карманом куртки, в котором как будто бы просто так лежала правая рука.
Именно там я узнала, что человека с вопрошающим, тяжелым взглядом светлых, глубоко ввинченных глаз-ледышек, которого я, кажется, уже где-то мельком видела, звали Флорин. Приятно окунувшись в это имя, напомнившее мне букетик незабудок или клумбу с анютиными глазками, я рассеянно слушала его небыструю речь с легким акцентом и перед пустотой кофейной чашки представляла, как тысячу семьсот лет назад на этом месте люди нежились в горячей воде и целовались в пару. Ну и визг же и крик стоял тогда в банях! «Держи вора!» «Брею, брею подмышки!» «Кому потереть спинку?» В то же самое время в каком-нибудь удаленном углу портиков мальчишки слушали учителя и записывали его слова на покрытых темным воском деревянных дощечках. Кто-то, впрочем, как и я, считал ворон.
Мы были примерно одного возраста, и, хотя слово Трансильвания напомнило мне смутно о заколдованных замках и насильственных донорах крови, он показался мне сразу выросшим дружком из моего детства. К тому же он так по-человечески пах потом и чесноком, что я уверилась, что передо мной точно не стригой[7]. Наверное, и он ждал от меня чего-то вроде танца вприсядку с матрешкой под мышкой, потому что сразу предложил вместе выпить.
Книга современного итальянского писателя Роберто Котронео (род. в 1961 г.) «Presto con fuoco» вышла в свет в 1995 г. и по праву была признана в Италии бестселлером года. За занимательным сюжетом с почти детективными ситуациями, за интересными и выразительными характеристиками действующих лиц, среди которых Фридерик Шопен, Жорж Санд, Эжен Делакруа, Артур Рубинштейн, Глен Гульд, встает тема непростых взаимоотношений художника с миром и великого одиночества гения.
Июнь 1957 года. В одном из штатов американского Юга молодой чернокожий фермер Такер Калибан неожиданно для всех убивает свою лошадь, посыпает солью свои поля, сжигает дом и с женой и детьми устремляется на север страны. Его поступок становится причиной массового исхода всего чернокожего населения штата. Внезапно из-за одного человека рушится целый миропорядок.«Другой барабанщик», впервые изданный в 1962 году, спустя несколько десятилетий после публикации возвышается, как уникальный триумф сатиры и духа борьбы.
Давным-давно, в десятом выпускном классе СШ № 3 города Полтавы, сложилось у Маши Старожицкой такое стихотворение: «А если встречи, споры, ссоры, Короче, все предрешено, И мы — случайные актеры Еще неснятого кино, Где на экране наши судьбы, Уже сплетенные в века. Эй, режиссер! Не надо дублей — Я буду без черновика...». Девочка, собравшаяся в родную столицу на факультет журналистики КГУ, действительно переживала, точно ли выбрала профессию. Но тогда показались Машке эти строки как бы чужими: говорить о волнениях момента составления жизненного сценария следовало бы какими-то другими, не «киношными» словами, лексикой небожителей.
Действие в произведении происходит на берегу Черного моря в античном городе Фазиси, куда приезжает путешественник и будущий историк Геродот и где с ним происходят дивные истории. Прежде всего он обнаруживает, что попал в город, где странным образом исчезло время и где бок-о-бок живут люди разных поколений и даже эпох: аргонавт Язон и французский император Наполеон, Сизиф и римский поэт Овидий. В этом мире все, как обычно, кроме того, что отсутствует само время. В городе он знакомится с рукописями местного рассказчика Диомеда, в которых обнаруживает не менее дивные истории.
В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.
Детство — самое удивительное и яркое время. Время бесстрашных поступков. Время веселых друзей и увлекательных игр. У каждого это время свое, но у всех оно одинаково прекрасно.