Апостол, или Памяти Савла - [16]

Все в доме было как обычно. Ночь пришла в дом Малуков. На маминой половине уже спали. В густой темноте двора стрекотали цикады, шуршали ветви смоковницы, еле слышно постукивали под ночным ветерком головки чеснока, развешенные на шнурах. В стойле громко вздыхали и терлись о перегородки боками волы. Пахло старым деревом и погасшим очагом.

Севела глядел на отца, склонившегося над бумагами, и чувствовал, как ему становится покойно.

Он так всегда сидел до поздней ночи, рав Иегуда. Он работал – и семья не знала нужды. Он неторопливо перебирал документы – и Рафаил прошел дорогое обучение в лекарской Schola. Отец делал записи в столбцах и графах – и Севела получил романское образование. Иегуда Малук – сын пастуха из Итуреи, водовоз, лоточник, управляющий фермой, скромный лавочник, лишь после тридцати чудом трудолюбия и чистейшей репутации ставший главой торгового дома «Малук и сыновья», – работал по ночам. Он и днем не поднимал головы от контрактов и конносаментов. И Севела получил диплому. Отец отдавал указания писарям, не передоверял ни одной малости управляющим – и из Самарии в Каппадокию шли обозы с маслинами и шерстью, из Яффы на Родос и в Неаполь плыли барки с пальмовым маслом. Во все концы Магриба, от Александрии до Капуи, от Газы до Херсонеса тянулись крепкие связи дома Малуков. Отец и в субботний день мог закрыться в кабинете. Он говорил Севеле, виновато улыбаясь: «Яники, Он меня извинит. Я ведь такой маленький, яники, а Предвечный непостижим в своей огромности. Он извинит меня, я тебя уверяю. Ведь Он понимает. Ему все известно, каждая сущая мелочь, каждая травинка и песчинка. И Он, конечно, знает, что кедр для Фаселиса должно отгрузить день в день, а моим тамошним партнерам нет дела до субботы».

Севела переступил с ноги на ногу, скрипнула половица. Отец поднял голову и, прищурившись, посмотрел в дверной проем.

– Это ты, яники?

– Да, папа, – Севела вошел в кабинет. – Не хотел тебе мешать.

– Я уже закончил, – рав Иегуда сдвинул стопку бумаг на край стола.

Севела присел за столик писца, вытянул ноги и привалился к стене.

– На свадьбе весело было? – спросил отец. – Этот Амрам, он ведь из периша?

– Я не видел его несколько лет. Хотелось посмотреть на старых дружков, – сказал Севела, взял из подставки стилос, повертел в пальцах. – В какой-то миг даже понадеялся, что встречу Кривого. Помнишь Кривого? Глупость. Что там делать Кривому? Незачем было идти к Амраму. Он невесту взял – деревенщину. Вроде и просидел рядом с ней весь вечер, а лица уже не помню.

– Ты слишком много времени провел в Яффе, яники. А в Эфраиме иные нравы, и спрос на деревенских невест здесь неизменно высок, – рав Иегуда лукаво улыбнулся. – Когда пришло время жениться мне, двоюродный дядя Борух привез меня в Галилею, в деревню, и вывел ко мне трех своих дочерей.

– Вот как? – весело спросил Севела. – И как ты поступил?

– Я выбрал младшую, – довольно сказал рав Иегуда. – И ни разу не пожалел.

– Папа, – неожиданно произнес Севела, – скажи, почему ты купил пай в маслобойнях?

Отец заломил бровь и прокашлялся в ладонь.

– Хорошо, что у тебя есть к тому интерес. Меня Предвечный за что-то наказал старшим сыном – писакой. А у тебя, хвала Предвечному, есть интерес к семейному делу. Я поставил ногу в Александрии, потому, что мар Иефтах из Яффы пересказал мне протокол заседания магистрата. Они наконец будут реконструировать мол.

– Мол?

«Мол и маслобойни, молодой Малук».

– Ну да, мол, – отец кивнул. – Видишь ли, порт Яффы больше нам не годится, мало места. На пирсы долгая очередь. Я устал давать взятки портовым. Дешевле отгружать из другого места. А в Александрии порт расширен, все большие сделки теперь будут совершаться в Александрии.

– А почему масло, папа?

Рав Иегуда хитро улыбнулся и погладил бороду.

– Мне повезло, – словно извиняясь, сказал он. – Когда-то я помог Берл-Шеду из Коммагена. Крепко помог. Наверное, даже спас его. Он был таможенным старшиной, погрел руки, его прихватили. Новый наместник менял администрацию, на таможне был аудит. А мы с Берл-Шедом оба из Итуреи, отцы дружили. Ему нужно было откупиться, и я дал ему денег.

– И что потом?

– Он оказался благодарным человеком, – сказал отец с интонацией, в которой сочетались удивление и удовлетворение. – Прошло много лет, Берл-Шед занял видное место в Александрии. Он из тех, что никогда не идут на дно. Не могу сказать, что мар Берл-Шед… – он умолк, словно подыскивая слова, могущие в полной мере живописать добродетели Берл-Шеда. – Словом, встречаются люди более щепетильные, чем он. Однако Берл-Шед умен и удачлив. Я ценю в людях эти качества. Он теперь начальник департамента армейских поставок в Александрийском администрате.

Севела подавил восхищенный выкрик: «Нируц! Умница Нируц!».

– Короче говоря, земляк выхлопотал мне армейский подряд. Теперь полные три года наш дом будет поставлять масло в гарнизоны на северном побережье. – Рав Иегуда посмотрел на сына, наблюдая, как тот оценит известие. – Каково, яники?

– Хорошая сделка, папа! – искренне сказал Севела. – Любой коммерциант такому позавидует!

– Пустое, пустое, яники, – польщенно пробормотал отец. – Случай… Удача. И немного дружбы. А с чего ты спросил про Александрию?