Апология истории, или Ремесло историка - [84]

Не оставался Блок в стороне и от общественной жизни. Он активно сочувствовал Народному фронту в 1936–1938 гг., настаивая и в эти годы и позднее на необходимости реформы высшего образования во Франции. Сохранившиеся от этого времени письма Блока свидетельствуют о попытках его и Февра установить научное сотрудничество с историками других стран, — им была чужда тенденция замкнуться в мирке национальной историографии.

В августе 1939 г. Блок вновь мобилизован в армию, вместе с нею переживает разгром 1940 г. и дюнкеркскую эвакуацию на Британские острова. Свое отношение к этим трагическим событиям он выразил в книге «Странное поражение» (L'étrange défaite, написана в 1940 г., опубликована посмертно в 1946 г.). В этой книге Блок, не ограничиваясь критикой военных руководителей Франции («командование стариков»), не понимавших отличий второй мировой войны от первой и продемонстрировавших свою неспособность организовать отпор гитлеровскому вторжению, ищет более глубокие источники краха Третьей республики и подвергает «экзамену совесть француза». Он указывает на классовый эгоизм французской буржуазии и представителя ее интересов — правительства «мюнхенцев», которое отказалось честно определить цели войны. Однако причины трагедии, свидетелем и участником которой он стал, Блок анализировал преимущественно в интеллектуальном и психологическом аспектах. С болью писал он: «Я принадлежу к поколению с нечистой совестью». «Пусть дети наши простят нам кровь на наших руках!» В будущей Франции, когда она возродится, геронтократию (господство старцев) должна сменить республика молодых. Но для этого новому поколению необходимо извлечь все уроки из прошлого и избежать ошибок отцов. Ныне (в 1940 г.), пишет Блок, французы находятся в отвратительном положении: судьба родины перестала зависеть от них самих, и им приходится уповать на военные успехи союзников. Но Блок верит, что возрождение Франции лишь откладывается. Это возрождение немыслимо без самопожертвования, подлинная национальная независимость может быть завоевана только самими французами.

Мысли Блока о необходимости коренной реформы французского образования, в которой он видел одно из условий обновления моральной атмосферы во Франции, оказались удивительно злободневными четверть века спустя, когда страну потрясли мощные выступления студенческой молодежи. Плоть от плоти академической элиты, Блок безусловно не принадлежал к тем университетским «мандаринам», на которых обрушили свой гнев мятежники Сорбонны в 1968 г. Достаточно вспомнить одну из его излюбленных формул: «Нет ничего худшего для педагога, чем учить словам, а не делам».

«Апология истории», над которой Блок работал в 1941–1942 гг., несет на себе отпечаток того трагического времени. По собственному его признанию, книга возникла как «противоядие», в котором он «среди ужасных страданий и тревог, личных и общественных», пытался «найти немного душевного спокойствия». Обращаясь к Л. Февру, Блок замечал: «Долгое время мы вместе боролись за то, чтобы история была более широкой и гуманной. Теперь, когда я это пишу, общее наше дело подвергается многим опасностям. Не по нашей вине. Мы — временно побежденные несправедливой судьбой. Все же, я уверен, настанет день, когда наше сотрудничество сможет полностью возобновиться, как в прошлом, открыто и, как в прошлом, свободно»[27].

Но «Апология истории» — не попытка укрыться в трудную годину от бедствий, нависших над историком и его страной. В своей книге Блок видел средство борьбы за идеи, которые он отстаивал на протяжении всей жизни. Проблема оправданности истории — это проблема всей современной цивилизации, оказавшейся под угрозой гибели в результате вспышки гитлеровского варварства. Два вопроса поставлены перед историком. Один — ребенком, сыном: «Папа, объясни мне, зачем нужна история?» Другой — французским офицером в день вступления немцев в Париж: «Надо ли думать, что история нас обманула?»

Блоку не удалось завершить книгу, но ответ на эти вопросы он все же дал. Ученый ответил не только своей последней рукописью, но и самою жизнью.

Некоторое время после поражения он преподавал в Страсбургском университете, переведенном в Клермон-Ферран, затем в Монпелье. Но работать в оккупированной Франции как историку и профессору у него не было возможности. Он получил приглашение переселиться в Алжир или в Соединенные Штаты и тем самым избавиться от преследований, угрожавших ему как представителю «неарийской расы» («Я еврей, — писал Блок, — но не вижу в этом причины ни для гордыни, ни для стыда, и отстаиваю свое происхождение лишь в одном случае: перед лицом антисемита»)[28]. Его библиотеку украли немцы. О возвращении в Сорбонну не могло быть и речи. Он был вынужден отказаться от участия в редактировании «Анналов», выходивших в период оккупации нерегулярно, в виде сборников, однако продолжал печататься под псевдонимом М. Фужер.

Но Блок уже избрал для себя иной путь, единственный, по его убеждению, в момент национального унижения его родины. Связь с жизнью, с современностью всегда оставалась характернейшей чертой этого специалиста по истории далекого средневековья. Но то не был интерес бесстрастного стороннего наблюдателя — Блок, переживавший трагедию Франции как свою личную трагедию, не мог не вмешаться в ход событий и не принять в них самое активное участие. Натура борца, проявлявшаяся в нем ранее в кипучей деятельности, направленной на преобразование исторической науки, теперь искала себе иного выхода. Наблюдая хладнокровие Блока во время бомбардировки, один молодой офицер сказал ему: «Существуют профессиональные военные, которые никогда не станут воинами, и есть штатские люди — воины по натуре, вот вы — воин». Блок не возражал против подобной оценки. «Вопреки обычному предрассудку, — писал он, — привычка к научным поискам вовсе не так уж неблагоприятна для того, чтобы спокойно принять пари с судьбой». И Блок бросил ей вызов.