Апокрифы Чеченской войны - [5]

Редким исключением был как раз Зелик, вернее, сначала его сестры. Наверное, потому, что семья Зелика была наполовину обрусевшей, у него была русская мама, они хорошо знали русский язык и плохо — чеченский и вообще более сливались с ограниченным контингентом русских, живших в ПП-2, чем с туземцами. Я не знаю, так ли глубоко копали сменные сторожа, консультировались ли они с сотрудниками КГБ или приняли решение пускать в ПП-2 Магомадовых (это была фамилия Зелика) по наитию, но сестры Зелика летом почти каждый день приходили играть с русскими сверстницами и сверстниками, детьми работавших в ПП-2 спецпоселенцев.

Поскольку Зелик был вверен всецело их попечению, то и его они притаскивали с собой, в какой-нибудь коляске и выгружали в песочницу на детплощадке, а сами бежали с подружками по своим девчачьим делам. В ту же песочницу бабушка выпускала меня, и мы ползали вместе, строя песочные башни и катая пластмассовые машинки. Поэтому Зелика я помню столько же, сколько и себя.

Полное его имя было Зелимхан. Так звали чеченского абрека, прославившегося в XIX веке тем, что он в одиночку вел войну с царскими войсками уже после покорения Чечни, грабил почтовые кареты и раздавал награбленное бедным соплеменникам. Такой чеченский Робин-Гуд. Абрек Зелимхан погиб, когда его предал кто-то из близких друзей.

Наверное, это банально — упомянуть о том, что имя человека определяет его судьбу. Но Зелик в чем-то повторил трагедию своего воспетого в народных песнях тезки.

Зелик погиб. И я не могу не сказать об этом сразу, сейчас. Ведь о чем бы я ни вспоминал, будь то наши детские игры или юношеские приключения, я вижу Зелика как бы через стекло, на котором панно, в красных и зеленых тонах, картина его смерти, и все приобретает другой смысл, другую окраску.

5. Миф об андрогине

Динька жил не совсем в Шали. Динька жил в ПП-2, совершенно особой территории, огороженной и охраняемой, недоступной простым смертным. Как и положено божеству.

Я был, видимо, не простым смертным. Я говорил на языке богов — на русском языке, и сторож пропускал меня. Но только к нему. С самых первых дней лета я бегал к железным воротам и спрашивал у сторожа: “можно”? И сначала сторож качал головой: “твой Динька еще не приехал”.

Он был мой, мой Динька, да, это всегда было так.

И вот, приходил день, когда сторож кивал мне на дверь в железных воротах: “проходи”. Это значило, что Динька уже здесь!

Связь между нами была для наших взрослых настоящим бедствием. “Динька приехал!” — эта мантра значила для моих родителей, что я буду выбегать из дома с утра, едва позавтракав и возвращаться затемно, голодный, измазанный по уши, с ободранными локтями и коленками, но радостный, потому что нужно только поспать, переждать ночь, а утром — можно опять играть с Динькой. И бесполезно ругаться. “Зелик пришел!” — для Динькиных домашних это означало, что их чадо, не поев как следует, второпях натянув футболку и шорты, пропадет из дома на целый день, будет затевать почти всегда опасные и сомнительные игры, лазить со своим Зеликом по объекту где надо и где не надо, появляться только ночью и сразу заваливаться спать, даже не посмотрев телевизор.

Наши старшие практически не общались друг с другом, может, ревнуя своих детей, может, завидуя, а только кричали на нас, обе стороны, каждая в своем доме, но почти в унисон: “Да отцепитесь же вы друг от друга хоть на минуту! Что у вас там, любовь?”.

А у нас и была любовь. И дружба. И соперничество. У нас было все. Нам больше никого и ничего не было нужно в целом мире. Мы вдвоем были тем самым андрогином, мифическим существом, цельным и совершенным, которое боги разделили на две части из зависти и из ревности. Но каждое лето мы воссоединялись, и плевать мы хотели на всех богов.

В том мифе из разделенного андрогина появились мужчина и женщина, но почему? За всю свою жизнь, познав сотни женщин, я не нашел ни одной, чьи выпуклости так же входили бы в мои впадины, а впадины — принимали выпуклости, чьи кабеля так же присоединялись бы к моим портам, с кем я сливался бы так просто и легко в одно, неделимое, как сливались мы, я и Динька.

6. Город богов

Теперь мне очень важно восстановить все, в подробностях. Воскресить свою память, продлить свое прошлое в настоящее, в будущее, собрать и склеить осколки. Ведь я еще хочу жить, я так хочу жить! А жизнь — это подробности.

Итак, объект ПП-2 был совершенно особым местом. Как ни старались его замаскировать, я думаю, и с воздуха он был легко различим. Прямоугольный остров порядка и гармонии среди живого хаоса чеченского села. Вычерченные дорожки, ухоженные кусты, плановая геометрия построек. Воссозданный в миниатюрном размере ландшафт даже не российского, а какого-то европейского местечка. Спецпоселенцы должны были чувствовать себя здесь особенными и по-особенному.

А для нас, детей, ПП-2 был идеальным местом для игр. Здесь было все. Детплощадка с крепкими, на стальных трубах, качелями: можно раскрутиться на полный оборот, сделать “солнце” — а как иначе готовить себя в космонавты, привыкать к перегрузкам? Лужайка для игры в бадминтон. Заасфальтированные дорожки, сходящиеся на правильных перекрестках, чтобы не просто гонять на самокатах и велосипедах, а изображать дорожное движение. Горка, строения гаража, деревья — многообразная местность для игр в прятки, в казаки-разбойники и в войнушку по самым причудливым сценариям. Освещаемая ночная беседка перед домом, чтобы мы резались в карты или рассказывали друг другу на ночь страшные истории.