Апокриф. Давид из Назарета - [11]

Так было до Иешуа.

Когда учитель впервые предложил Марии помолиться, он сказал ей:

– Разве тебе не о чем попросить Отца твоего небесного? Разве нечего Ему доверить?

– Разумеется есть, но ведь…

– Но что? Отец не делает различия между своими детьми. А тот, кто слушал бы только своих детей, умер бы от скуки.

Мария улыбнулась, а Иешуа продолжал:

– Если ты, закрывая глаза, слышишь голос Господа, почему бы Ему не ответить?

Этой ночью, завернувшись в талес, молитвенную накидку иудеев, она протянула руки к небу и засыпала вопросами Всемогущего. Почему Он привел в ее дом этого изувера? Он что, подвергает ее испытанию? У ее мужа хватило сил простить своих палачей. А способна ли она на это?

Так было нужно.

Ради Давида.

Она переживала за сына, понимала, что не может больше изолировать его от сверстников. За последние семь лет он ни с кем не общался, кроме своего крестного. Поскольку Шимон виделся с ним два раза в неделю, прекрасно исполняя роль отца, его влияние начинало становиться опасным. Бунтарские высказывания, которые она только что услышала от сына, сильно встревожили ее. Она боялась, что уже не сможет его удержать. За все время, потраченное ею на то, чтобы не допускать ссор между апостолами, она отдалялась от своего сына все больше и больше. В ее собственной семье появилась трещина, и она даже не заметила, как это произошло.

А появление у них центуриона – может быть, это был знак свыше?

Едва переступив порог ее дома, он сказал: «Позволь мне объяснить». О чем он собирался поговорить с ней? Если Петр и в самом деле взялся обращать в истинную веру язычников, значит, у них с Иаковом снова начнутся конфликты, и ей придется отправиться в Иерусалим, чтобы не допустить этого.

– Помоги мне разобраться в этом, Яхве! – пробормотала она, воздев глаза к небу.

– Есть только один выход, – сказал, подходя к ней, Шимон. – Убить его. Я должен был это сделать, как только его увидел.

– Назаряне не убивают, – возразила Мария, поднимаясь.

– А зелоты убивают.

– Я не отношусь к зелотам, как, впрочем, и мой сын. Он уже начинает рассуждать, как ты, и мне хотелось бы положить этому конец.

– Ты же просила меня стать ему отцом, помнишь?

– Но не таким.

– А каким, Мария? Отец должен общаться со своим сыном, рассказывать ему, что такое хорошо и что такое плохо, учить его постоять за себя, защищать свою мать, если это потребуется. Я усердно этим занимаюсь. И он очень быстро учится. Я тренирую его тело и дух тоже.

– Этими бунтарскими идеями?

– Лишь теми, что есть в Священном Писании.

– Ты подталкиваешь его к насилию, Шимон.

– Я рассказываю ему о Мессии. О том, кто освободит нас, чтобы установить Царство Господне.

– Мессия являлся к нам, Шимон. Он освободил наши сердца. Он установил Царство Господне, но в нас самих.

– В это верил и мой брат, и за это он умер.

– Лишь на три дня.

– Пойди объясни это Давиду.

Подавленная, Мария поникла головой. Шимона разозлила эта ее последняя фраза, но он продолжил мягко:

– Конец этих времен близок, Мария. Нашим Мессией будет воитель, каким был царь-пастырь. Он будет не проповедовать любовь к ближнему, а призывать к освобождению Израиля. Мы должны все объединиться: назаряне, зелоты, фарисеи, ессеи, сикарии и даже саддукеи, чтобы вновь обрести власть. Мы можем собрать сильное десятитысячное войско в Галилее.

– Из крестьян и рыбаков.

– Мы вооружим их и научим сражаться. Мы сбросим золотого орла Рима, который оскверняет наш Храм.

Но она лишь осуждающе покачала головой:

– «Все, взявшие меч, мечом погибнут»[13]. Разве ты забыл эти слова своего брата?

– Он еще говорил, что пришел для того, чтобы принести на землю не мир, а огонь. Он всегда проповедовал слово Божье, а вы, вы скрываетесь. Вы прячете его послание во тьме!

– Мы храним его, Шимон. Иешуа перенес адские мучения на кресте, чтобы мы спаслись! А этого им у нас не отобрать.

– Им? Кому это «им»?

– Нашим врагам. Римлянам, синедриону, Савлу, возможно, даже твоему Лонгину! Зачем он пришел сюда, а? Если он выполняет наказ Савла, чего же он нас не арестует?

На некоторое время зелот замолчал. Он подошел к краю крыши. В дверном проеме овчарни он увидел силуэт центуриона, который чистил свою лошадь пучком соломы.

– Насколько я его понял, он пришел попросить тебя о том, что только ты одна можешь…

– Я могу прощать мертвым, но не живым, Шимон.

Зелот покачал головой и стал ходить взад-вперед по крыше, раздираемый противоречивыми чувствами.

– Ты считаешь его искренним? – спросила она.

– Он говорит, как назарянин. Он святотатствует, как назарянин. Но это – римский трибун, на чьей совести достаточно смертей, чтобы не быть оправданным.

– Ничто не может оправдать людскую смерть, Шимон. Лишь Яхве решает, кому жить, а кому умереть.

– Яхве и цезарь. Сколько наших собратьев погибло от меча тех, с кем мы сражались? Они не остановятся перед Иешуа, Мария. Пилат и цезарь знают, что его послание еще опаснее, чем он сам, и Савл не успокоится, пока не уничтожит всех назарян, начиная с «избранного ученика», которого любил мой брат.

За этим последовало долгое молчание. Мария раздумывала над его словами. Наконец Шимон добавил:

– Рано или поздно Савл узнает, кто руководит нашей общиной.