Апокалипсис на кларнете - [6]

10

Серое лицо. Темные мешки под глазами. Резкие морщины у носа и у губ. Короткие редкие волосы спутаны. Глаза тусклые, негладкие, шероховатые. Большой кадык, как согнутый палец, выпирает из горла. Садит в качалке. Ноги в шерстяных носках.

— Рассказывай, Егор Иваныч, что происходит в жизни. Что интересного в школе. Как продвигаются твои психологические упражнения.

Егор напротив, важный, в широченном кресле.

— Тебе сколько сейчас, шестнадцать? А я, вишь, прохворал. Видно, подходят мои сроки к пределам. А ты — живи долго, может, какие перемены узришь.

— Напрасно вы так. Выглядите вы совсем неплохо.

— Это мы с тобой притворяемся, этикетничаем. Живут сопротивлением. А во мне сопротивление на исходе. Кто не выдерживает — уходит. Пока не уходишь — стой на своем. Было такое древнее мирознание — стоицизм.

— Читал.

— Так вот. Это самая практическая философия. С нею успеха, конечно, не добьешься, но зато в любых передрягах — чувствуешь себя достаточно уверенно. Так вот. В тебе этот самый стоицизм есть. Ты его не теряй, а накапливай. Он тебе пригодится. 

— Что такое — успех?

— Ишь ты, — любишь простые вопросы. Успех — то, к чему ты успел. Попал вовремя в кино — успех. Изобрел вовремя вечный двигатель — снова успех. Удрал вовремя от преследования — опять же успех.

— Если не успел?

— Тогда — огорчение. Когда огорчения набираются — получается несчастье. Хроническое несчастье — горе. Его у человека сразу в лице увидеть можно. Смотри в лица. Наблюдай. Собирай опыт. С опытом сподручнее, приемистее. Будешь знать, как с людьми обходиться. Тонкий материал. Потянул сильнее — лопнуло. Пережал — сломалось. Отпустил — совсем потерял. Накапай-ка лекарства, того, что в темной бутылке.

Егор, встает, идет к круглому столику, капает лекарство в рюмку, доливает водой из толстого, тяжелого графина, — подает учителю, тот, прикрывая глаза припухшими красноватыми веками, пьет с отвращением, глотает, отдает рюмку, Егор ставит ее на стол, садится в просторное кресло, слушает.

— Плохо, у вас детей нет. Обихаживали бы. Воды подать или что.

Учитель засмеялся булькающе, в горле клекотало, вспенивалось.

— Что ж я за дурак — ради стакана воды жить. Нет, миленок, у человека всегда есть запасной выход. Если совсем невмоготу.

— Это страшно — умирать?

— Испытаю — скажу... Я пока один шаг делаю навстречу косой. Может, еще и передумаю, и назад пятками. Вот так. У нас — просто, у стоиков.

— Правильно, мы еще с вами должны по городу походить, людей поугадывать.

— Вивос воко. Ты-то сам работаешь?

— Да, наблюдаю лица, мимику, как они ноги ставят, руками двигают, как улыбаются. Интересно.

— Еще бы. В нем загадок до конца мира хватит. И на потом останется. Самому человеку себя никогда не познать, потому что он внутри себя. Разве кошка может сама себя познать до конца? Не может. А пчела? А муравей? А муха? Так и человек. Это он сам себя самозванно в цари природы определил. А теперь эта бомба.

— Ужасно, — сказал Егор, — теперь воевать нельзя.

Учитель снова заклекотал смехом.

— Перед первой мировой войной газеты в Петербурге писали, что война невозможна, поскольку изобретено такое страшное оружие, как пулемет “максим”. Но тебе бояться рано. Страх, как и недуги, накапливается с возрастом. А пока живи бесстрашно.

— Но неужели жизнь все-таки когда-нибудь кончится? Это значит, что бесполезно вообще что-нибудь делать, и можно жить кое-как.

— Кое-как скушно. Вот ты — зачем родился?

— Откуда мне знать? Случайно, наверное.

— Нет, милый, если наверно, то не случайно. Случайности природой не предусмотрены. Случайно можно только костыли в сторону откинуть, если камень на голову свалится. А рождаются не случайно. Во всем живом свой великий смысл заключен. Надо его высвободить. Угадать. Угадаешь — живешь, не угадаешь — влачишься.

— А вы? Угадали свой смысл?

— Ишь, чего захотел. Это мой секрет. С ним и на тот свет пойду.

— Это неправильно. Нельзя истину хранить в тайне. Она плесенью покрывается. Надо ее другим раскрывать. Мне, например.

— Хитрец ты, Егор сын Иванов, жук настоящий, жук-притвора. Ты не поджуживай, все одно — тебе смысла своего не раскрою. Ни за какие пятаки.

— Не очень и хочется. Сам докопаюсь. И, может, ваши смыслы опровергну.

— Докапываться — занятие хлопотное, опровергать — суетное. Как докопался — так и за голову схватился, как опроверг — так и в ничтожество впал. Ничего окончательного — вот самый животворный принцип. А вообще опровергать — интересно. Эх, кабы мне сейчас лет на дцать назад по времени — ух бы я наворочал. Век бы потом не расхлебали. Впрочем, и без меня наворочали. И тебе хватит — хлебать не перехлебать. Так что готовь ложку, Егор сын Иванов.

11

Однорукий историк, широкий, довольный, так что загорелая лысина сверкает, насаживал червя, приспособив крючок на колене, ловко орудуя толстыми пальцами: насадил червя, плюнул на него, закинул наживку, положил удочку рядом, посмотрел сбоку на Егора, подмигнул:

— Что, победоносец, обскакал я тебя?

Егор покосился на ведерко историка, запыхтел сердито.

— А ты не пыхти. В это время дня нельзя пыхтеть. И не завидуй. От зависти печень разболевается. Тем более это наша последняя рыбалка.