Апогей - [19]

И Франси никогда не забудет эти последние слова.

— Знаешь, я очень устала… мне нужно побыть в одиночестве. Я отдохну. Можно?

Ее сердце стучало так необычайно спокойно в тот момент. Словно наконец-то обрело долгожданный покой, что-то поняло и решило. И Франси поверила этому тихому пению, которое не предвещало трагедии.

В открытое окно, за которым отцветало лето и тянуло запахом роз, ворвался идущий с гор фён, касаясь золотистых волос Эмили. Она преобразилась тогда: окруженная ароматом цветов, купающаяся в свете солнца, в объятьях теплого ветра Эми казалась такой эфемерной, легкой, неземной…

Франси вышла и затворила за собой дверь, но сделав всего несколько шагов по коридору, остановилась. Сердце сжимала тревога. А потом до ее слуха донесся щелчок закрываемого замка.

Все произошло за какие-то секунды: закричав, она рванула к двери и, врезавшись в нее всем корпусом, сорвала преграду с петель. Естественно хранительница опоздала: расстояние в пять этажей в свободном полете было преодолено Эмили намного быстрее.

Франси никогда не плакала, слезы были уделом людей, проявлением слабости, подтверждением проигрыша. Она и тогда не смогла заплакать. Из ее горла вылетали душераздирающие вопли, но глаза оставались сухими.

И она пыталась понять, почему? Почему Эми убила себя? И если Франси и ей подобные не могут найти ответ на этот вопрос, для меня все было предельной ясно.

Эми познала настоящее счастье с этим мужчиной, она попробовала на вкус квинтэссенцию эйфории. Он был не просто ее любовником, он стал ее смыслом, воздухом. И когда она его утратила… разве смогла бы она наладить свою жизнь с другим, когда знала лучшего? Все люди были в ее глазах просто жалкими тенями, нелепой пародией по сравнению с гордым представителем древней расы.

Могла ли я винить ее в глупости и наивности? Конечно же, нет. Она была несчастной, одинокой, никому не нужной девушкой, которая хотела простого женского счастья. Ей показалось, что именно это может и хочет дать ей Каин.

Могла ли я винить молодого господина в ее смерти? Это прозвучит странно, но ответ вновь будет отрицательным. Высота, на которой он находился, недосягаема для людей. И под высотой подразумевается его происхождение, воспитание, положение в обществе, богатство, сила, власть. Она бы никогда не достигла вершины, на которой он обитал, а он не считал нужным спускаться к ней. Каин не был человеком, и это лучшее объяснение всех его поступков.

Жалел ли он о ее гибели? Возможно. Да, скорее всего, жалел. Но опять же его тоска и близко не стояла с тем горем, которое мог бы испытать человек, потеряв свою любимую. Ее смерть рассматривалась Каином как неизбежность, настанет та через пять лет или через двадцать пять — имеет ли это значение для фактически бессмертного?

Что же касается Франси, она никогда не простит себе эту ошибку. И хотя хозяин смилостивился и не предал ее мучительной смерти, те муки совести, которые пережила не справившаяся с заданием хранительница… нет, просто девушка, потерявшая подругу, не идут в сравнение ни с одним наказанием, которое мог бы придумать изощренный ум древнего.

И привязываться в очередной раз к человеку? К этому хрупкому, глупому, эгоистичному существу, которое совершенно не ценит свою жизнь? Она сильна, но не настолько, чтобы выдержать повторение этой истории. Поэтому она больше не ошибется.

6 глава

Первые две недели были самыми тяжелыми, а дальше все пошло, как по накатанной. Не то чтобы я полностью привыкла в столь короткий срок, но многие вещи стали мне понятны. Я уже лучше ориентировалась в местных повадках, обычаях, языке… в коридорах малого особняка и медицинского центра, что немаловажно.

Распорядок дня уже не пугал меня, я даже смирилась с необходимостью сдавать кровь и видеться с эксцентричным доктором. Он, надо сказать, при каждой встрече не забывал интересоваться моим душевным состоянием. Знаками он пытался показать, что тело и дух — едины, и что если одному будет «бо-бо», другой тоже пострадает. А этого нельзя допустить.

— Сapisci? — «Понимаешь?» спрашивал он, заставляя меня хихикать.

— Capisco. — Отвечаю я, и он театрально хлопает в ладоши, восклицая:

— Bene! Molto bene!

Да, первые недели были самыми тяжелыми и самыми насыщенными. Четырнадцать дней, а воспоминаний больше, чем за все семнадцать лет. Ну не странно ли? Письма мои становились длиннее и интереснее день ото дня. Я могла не касаться самого главного и рассказывать о пустяках так, что письмо обрастало смыслом, а не выглядело просто отпиской.

Невероятный выбор тем: удивительная природа, конные прогулки с Франси в горах или около озера Маджоре, изучение малой библиотеки, знакомства с новыми интересными людьми, которые здесь работали и жили. И, конечно же, еда. Целую страницу занял мой рассказ о капучино, спагетти и пицце, который в итоге отправился к Аги. Она, наверняка, исходила слюной, когда все это читала.

Кстати, насчет писем. Спустя дней пять после того, как я поселилась в этом доме, мне пришел ответ от отца. И когда конверт попал ко мне в руки я поняла, как напряжена была все это время, ожидая этого момента.