Апельсиновые святые. Записки православного оптимиста - [19]
Нам действительно нечего о себе сказать. Жизнь полна забот, суеты и волнений, а сядешь писать биографию – два абзаца и то с трудом и через силу. Сделано не много, и всё такое наивное, даже смешное, одним словом, незначительное. Нигде особенно и не бывал, ничего существенного и не сделал. Жил себе и жил, как трава растет, и сказать как-то нечего. Вот разве что кошек любил, и однажды видел закат на озере, пироги уважал и апельсины, а однажды свалился с дерева – почти со второго этажа; видел горы и море, держал в руках лаванду и пил воду из чудесного источника. Но, как говорит моя мама, что это по сравнению с мировой революцией?
Так вот по поводу революции. Настоящий переворот в самосознании человека совершило Евангелие. Вдруг открылось, и открылось Самим Богом, что Ему есть до нас дело. Он вовсе не решает за наш счет какие-то метакосмические вопросы или выравнивает баланс между ангелами и бесами; всё гораздо проще и скандальнее – для иудеев соблазн, для эллинов безумие – Ему интересно с нами, у Бога совершенно искренний и бескорыстный интерес к человеку. Нет, даже не к человеку – нет человека вообще – лично ко мне, лично к моему другу, к вам, к вашей доченьке, к вашему папе, маме, соседу, начальнику, президенту.
Мы – маленькие люди – важны и значительны, и не столько в своих маленьких подвигах, сколько в крохотных радостях, достижениях, успехах, но и скорбях – незначительных, крошечных, не имеющих не только планетарного, но и районного масштаба.
Богач-коротышка, маленький сборщик податей – наверняка над ним подшучивали – Закхей, евангельский мытарь, при всей своей мелкости и мелочности жаждавший встретить Бога – подлинного и настоящего, – карабкался на дерево в своих длинных восточных одеждах уважаемого и обеспеченного человека. Не только увидеть Христа, но и спрятаться от Него за листьями деревьев – кто я такой, чтобы Он знал о моем существовании, о том, как душит совесть меня по ночам, а я все равно знаю, что я – хороший человек и это всё не мое, но остановиться так сложно. Кому это интересно? У каждого свои беды и радости, меня подымут на смех, если узнают, что у меня тоже болит душа, – как может болеть то, чего нет? – у таких, как я, не может быть ни души, ни сердца, ни боли.
От Бога не спрячешься за листьями – как в это трудно поверить! Так прятался Адам, разрываясь между двумя желаниями – поглубже схорониться и выбежать в слезах навстречу Отцу, а нам так естественно подражать прадедушке. Мы – маленькие люди, людишки, мелкие, коротенькие, незначительные, но и Он Сам называет нас «малыми», как старший брат кличет чумазого карапуза – «малой», «мелкий» – с грубоватой любовью и стыдливой нежностью: «истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне» (Мф. 25:40). Мы это прежде чувствуем, чем понимаем, может быть поэтому, впервые зайдя в храм Божий, люди начинают рыдать – сильные, успешные, решающие вопросы, – не могут остановиться, ревут, как «малые». В присутствии Отца так сложно удержаться, так хочется снова забраться на руки, снова стать самим собой. Живет в нас, маленьких людях, большое желание взобраться к Папке на колени, обнять Его, и чтобы Он больше никуда нас не отпускал. Ведь так и зовем мы Его в молитвах – «Отче наш», с дерзновением и неосужденно, потому что имеем на это право – Он наш настоящий Отец, строгий, но любящий.
Иисус Христос благословляет детей. XIX в. Худ. Юлиус Шнорр фон Карольсфельд
И апостол Павел говорит, что Дух Святой открывает нам это чудесное имя – Авва Отче, а ведь это арамейское слово «авва» взято из детской лексики – «папа», «папка», «батя», «батюшка».
Есть у Александра Галича чудесные строчки:
Как хорошо быть с Отцом. Как хорошо быть маленьким и благодарным и знать, что всё Ему во мне интересно по-настоящему, не натужно, не из приличия. И если вам нравится собирать грибы, клеить кораблики, возрождать экономику страны, вязать шапочки у телевизора – вместе с вами радуется вашим маленьким радостям, плачет над вашим не избывным горем, просто гордится вами – внимательный и нежный Отец, который любит нас по-настоящему и бескорыстно, у которого так тепло и безопасно на руках.
Любовь к гробам
Лучше пасхальной ночи может быть только пасхальное утро. Живая тишина обновленного времени и свободно вздохнувшей земли. Почему-то я люблю именно утро Пасхи, когда на улице тихо и едва начинает светать, и свет льется в окно с утренней свежестью. По этому поводу надо всегда менять шторы: вместо торжественных безликих полотнищ вешаются простые, но веселые, «со смешными котами» – сквозь них свет пасхального утра еще веселей и тише. Вот оно! Вот, что трогает и пленяет больше всего – тишина спокойной радости, «тишина неизглаголанная».
