Апельсиновые святые. Записки православного оптимиста - [20]
Никого не надо убеждать, что пасхальное богослужение – самое веселое в году. Кто же этого не знает? Разве что совсем нелюбопытный человек, который поленился хоть раз зайти на Пасху в церковь. И всем весело, особенно детям. Поют колокольни, шумные батюшки «летают» по церкви, а пономари не поспевают подать кадило, зажечь трисвечник, охрипший дьякон, запыхавшись после каждения, кричит «паки и паки». Поют задорно и весело, громко и дружно. О чем поют? Мы редко задумываемся над пасхальными текстами: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав». Смерть. Гроб. Мертвые. Покойники. Всё про мертвецов! Маленький тропарь, который звучит часто-часто, и в начале службы и в конце, и до самого Вознесения, то есть сорок дней будет в церкви петься, и в нем про гробы, про покойников и смерть. И это поют дети, взрослые и старики. Весь храм. Поют, улыбаясь во весь рот, едва сдерживая совершенно неудержимый смех. Возмутительно!
Пасхальная заутреня в Малороссии. 1891. Худ. Николай Пимоненко
Когда-то много столетий назад в Киево-Печерской лавре один батюшка захотел поделиться избытком пасхальной радости с почившими старцами. Он взял кадило, положил туда ладан и спустился в пещеры, громко приветствуя покойников: «Христос воскресе!» И случилось то, чего никто не ожидал. Старцы откликнулись. Отозвались. Другие бы покойники смолчали, но только не святые. «Воистину воскресе!» – неслось со всех уголков пещеры. Не знаю, что было бы со мной, если бы мне ответили мертвецы, хотя бы и святые. Но, может быть, этот пасхальный опыт единения земной и небесной церкви и повлиял на то, что у нас на Руси появилась традиция поздравлять на Радоницу с Пасхой наших усопших? Традиция, держащаяся вопреки всему: даже в церковном уставе нашем она до сих пор не отражена и не принята. С нею боролась и Церковь и государство. Но куда мы без наших покойников? Грустный и мудрый о. Сергий Булгаков в чужом и голодном Париже вспоминал Родину воистину русской фразой: «Хорошо в Ливнах хоронили»[2], и еще: «Только там родина, где есть смерть. И потому последнее слово о родине – о смерти. Ливны запечатлены и освящены могилами отца и матери. Об этом нужно сказать сердцу»[3]. И в этом особенность нашей русской православной культуры. Мы не ждем от мертвых ничего плохого. Для нас кладбище – святая земля, а могилки устраиваются уютно, по-домашнему, с оградкой и скамеечкой, с цветочками и рушниками на крестах. Тепло. Безопасно. Весело.
У Джером К. Джерома был один уморительный персонаж, который зазывал путешественников посмотреть гробики, склепики, саркофагики и даже коллекцию черепов, собранную собственноручно. Гениальный Пушкин, поднося Дельвигу в подарок череп (удачный выбор!), сопроводил его одним из своих озорных стихотворений: «Прими сей череп, Дельвиг, он принадлежит тебе по праву», и, описывая торжественное убранство «благородного» склепа, посмеивался: «в тщеславном тлении кругом почиют непробудным сном высокородные бароны» (тщеславно тлеть, высокомерно разлагаться, надменно загнивать…). Над смертью смеялись всегда, всегда шутили. Вот одна из древнейших эпитафий, которая вдохновляла даже И. Бродского:
(Симонид, эпитаф. 78)[4].
Смеялись и страшились. Христиане не боятся гробов, они с удивлением узнают, что саркофаг переводится с греческого как «пожиратель плоти». В нашей культуре гроб скорее колыбель. Один белорусский батюшка рассказывал. Направили в бедный сельский приход. Пришлось чем-то подрабатывать. Научился делать гробы. Делает на совесть. Проверяет на себе. В гроб заберется и лежит – как оно покойнику будет? Его все спрашивают: а не страшно вам? Нет, отвечает, там спокойно, как в колыбельке.
Есть старинная монашеская традиция: как постригли – готовь гроб. У старца Павла (Груздева) в сенях стоял такой гроб. Он его сам раскрасил. Зверями, цветами, солнышками. Веселый гроб получился. Улыбчивый. Мои знакомые монахини свои гробы держали под кроватями – ставить некуда, много места занимает. Держали там закатки и соления. Запихивали грибы. Монахи вообще консервативны и многих пугают своими «погребальными» привычками. Даже хоронят монахов по-старому: кутают покойного в «пеленочки», только не белые, а вырезанные из монашеской мантии.
Хоронили мою знакомую старушку. Она из старообрядцев. По древнему обычаю завернули ее в саван. Не бойтесь, это не жуткая рубашка для привидений. Нет. Детские пеленочки и шапочка, как у малышей. Все повторяется. Рождается человек – его встречают люди, омывают, заворачивают в тугие пеленки, кладут в кроватку. Умираешь – и снова проходишь тот же путь «всея земли», и снова нуждаешься в человеческих руках, в человеческих слезах и участии.
Родные могилки, милые покойники – это все так по-семейному, по-народному, по-свойски. Есть ли здесь место Христу и Церкви? Не предаем ли мы Евангелие, не погружаемся ли в стихию язычества со всем этим гробопоклонством? Нельзя так упрощать. Во Христе мы все – родненькие, все – родственники и родичи, свои. Христос – русский! Он часть нашей семьи, нашего народа, не метафорически, не как идея, а вполне реально. Он всю нашу землю «исходил, благословляя». Так же как Он свой в Японии, Франции, Аргентине, так же как Он самый настоящий китаец и самый чистокровный египтянин, и каждую страну Он любит больше всех других, и к каждому народу, каждой стране причастен сильнее и крепче других, и каждая страна – Его настоящая Родина, и каждая могилка на земле – могилка Его родственника, близкого и любимого, политая Его слезами, Его памятью, но и освященная Его Воскресением. А потому в каждом погребении – отзвук Пасхи. Мы просто разучились это замечать. Цвет погребального облачения у нас – белый, как на пасхальной заутрене, а последний возглас отпевания, возглас, который обычно забывают произнести, – «Слава Богу сице устроившему». Звучит по-евангельски вызывающе. Для нас, христиан, разучившихся доверять Богу своих близких и себя самих, это почти кощунство и оскорбление. Нам кажется, что Пасха – только для живых. Так оно и есть, потому что у Бога все живы, и православной церкви неизвестен черный цвет – ни на иконах, ни в облачении. А как же цвет траура, краска скорби? Чужое это все, не наше. Только в начале XIX века в русской церкви появились чуждые и странные черные ризы. Черный цвет неуместен в церкви. Смерть уже побеждена. Малыш из Вифлеема камнем пробил сквозную брешь в грозном и всеядном Голиафе. Он теперь не в состоянии кого-то удержать, и сам едва держится на ногах. Ему осталось только умереть и навсегда исчезнуть, и он умрет смертью последнего человека. И уж если вы приветствуете своих усопших пасхальным «Христос воскресе», будьте готовы услышать ответ.
Веселые истории отца Саввы родились как шутки, написанные для друзей, но аудитория, истосковавшаяся по смеху, оказалась гораздо шире, ведь христианам, призванным к мудрости и радости, невозможно обойтись без юмора и смеха, прежде всего над собой.
«Духовные упражнения» — новая книга архимандрита Саввы (Мажуко), в которой автор делится своими смелыми размышлениями, предлагая читателю новый, неожиданный взгляд на духовную жизнь и прежний, полюбившийся читателям стиль: немного философии, немного юмора и много доброты. По признанию архимандрита Саввы, его книга — «диалог» между «юношей» и «старичком». На страницах этого издания полюбившийся многим христианский автор расскажет о проблемах нравственного выбора, которые встречались на его пути, и тут же на глазах читателя их разрешит.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.