Домо-о-о-ой, там так сладко бьется сердце северных гор
Песня конечно у Секрета запоминающаяся была, но вот хоть убей никогда не понимал про северные горы — где ж это у нас такие?? Разве что Северный Урал… не про Норвегию же они пели, какой дом мог быть в Норвегии в далеком 89 году. А в их родном Питере ничего, тянущего на горы, сроду не было, максимум, что там есть, это пригорки невысокие. Ну ладно, а я продолжу о своем, неизбывном…
На следующее утро проснулся я, дорогие товарищи, на сеновале, с гудящей головой и металлическим привкусом, вообще ничего со вчерашних 7 часов вечера не помню. А рядом со мной на этом вот сеновале лежала (барабанная дробь трам-та-да-дам) Танька-маленькая. Все, что я смог придумать, это было "Ну ты попал, Сергуня… ". Нет, кое-что я таки смог вытащить из памяти — сначала был венгерский вермут, купленный Иркой, пили мы его в избе, где жили как раз две Таньки, не помню почему. Потом еще появился самогон, потом была дорога в клуб, а вот далее шли сплошные размытые полосы, как на испорченном телевизоре, который я недавно чинил. И это все…
В конце концов вспомнил старую истину — не знаешь, что делать в трудной ситуации, веди себя как можно естественнее. Ближе к природе так сказать. Толкнул в бок Таньку, она завозилась и открыла глаза:
— Подъем, сударыня, нас ждут великие дела, — быстро начал я, чтобы дело не переросло в женские разборки. И вроде угадал, вместо попреков, мысли Таньки перенаправились на новую вводную:
— Какие еще дела?
— После обеда домой едем. Ну а до обеда у вас дела будут старые, картошку кверху задом собирать, не смог я председателя уговорить выходной вам дать.
— А у тебя?
— А я сдаю уделанную (именно так, да) маслобойку Пугачеву с рук на руки, подписываю акт выполненных работ, оформляю счет-фактуру и получаю расчет в кассе. Как-то так…
И видя открытый рот Таньки, опять быстренько перебиваю ее мысль своей:
— А вас, Татьяна Леонидовна (Георгиевна я, вставила она), дада, Георгиевна, предлагаю место в своем экипаже. В смысле доставлю в город с ветерком.
Танька надолго задумалась, потом выдавила из себя, что ладно, поехали, чего уж там. Но когда я поднялся и уже пошел к выходу с сеновала, в спину мне таки прилетел контрольный выстрел:
— А чего у нас ночью-то было, а?
— Все было волшебно, Татьяна Георгиевна, не сомневайся.
Все дальнейшие дела делал на автопилоте — запускал маслобойку, чего-то там пояснял Пугачеву и специально назначенному пареньку, который будет ее дальше обслуживать, получал бабло за вычетом вчерашнего аванса, подписывал какие-то бумажки, звонил на станцию в Ужовке и утрясал вопрос с билетами. К обеду голова вроде прошла и оранжевые круги перед глазами тоже перестали всплывать.
В мою машину попросилась еще Танька-старшая, куда ж она от своей альтер-эго, и представьте себе, Ирка тоже подошла, потупив глазки. Да садись конечно, мне не жалко. И еще одно место со вчерашнего дня было зарезервировано за болезным Павликом — полным так сказать полна коробочка, можно ехать.
Загрузили рюкзаки, сделал ручкой председателю и попилил в Пелю к больничке. Павлик там уже на улице стоял, все глаза наверно просмотрел ожидаючи. Посадили Павлика, выбрались на столбовой тракт Р-158 Ужовка-Лукоянов-Шатки-Арзамас-Горький. Погоды стояли замечательные, бабье лето во всей его красе. Народ как-то все молчал, включил приемник, настроил на Маяк и под развеселую советскую попсу (Пугачева-Ротару-Листья желтые-И с полей доносится налей и тп) мы покатили в новую жизнь.
Приключение по дороге встретилось только одно, где-то между Шатками и Арзамасом нас тормознул полосатой палочкой пузатый такой и внимательный гаишник. Долго изучал мои документы, потом предложил показать огнетушитель с аптечкой — а не было их в багажнике, гаишник удовлетворился пятеркой из пугачевских денег и отпустил нас с богом. А вы говорите, советские менты взяток не брали, чтоб на Руси, да взяток не брали…
Вспомнился не к месту Гоголь с его сакраментальным "В России 2 беды", эх, не было во времена Николай Григорьича гаишников, а то бы он число бед подправил… и совсем уж не к месту представилась птица-тройка, несущаяся по диво-дивным просторам, а у ее вдруг тормозит царский понимаете ли гаишник и говорит "Куда, сука, несешься — дай ответ".
На въезде в город стояла здоровенная бетонная стелла со здоровенными же бетонными буквами "ГОРЬКИЙ". А хорошо все-таки, что Алексей Максимыч не взял себе псевдоним Кислый или допустим Сутулый — сейчас бы мы назывались сутуловцы… или сутуловчане, вот красота бы была…
