Аня с острова Принца Эдуарда - [59]

— Будь я такой молодой, как ты, я решила бы этот вопрос в пользу парка, — отозвалась тетя Джеймсина, щекоча вязальной спицей желтое ухо Джозефа.

— Мне казалось, что вы, тетя, считаете себя такой же юной, как любая из нас, — поддразнивая ее, заметила Аня.

— Душой — да, но должна признать, что мои ноги не такие юные, как ваши. Пойди и подыши свежим воздухом, Аня. Ты что-то бледна в последнее время.

— Да, пожалуй, я пойду в парк, — сказала Аня с нетерпением в голосе. — Не привлекают меня сегодня мирные домашние радости. Я хочу почувствовать себя свободной, одинокой и дикой. Парк будет пуст — все отправились на футбольный матч.

— Почему же ты не пошла на матч?

— «Никто не звал меня, мой сэр, — она ему сказала»[57]. Во всяком случае, никто, кроме этого ужасного маленького Дэна Рейнджера. С ним я никогда и никуда не согласилась бы пойти, но чтобы не ранить его бедные маленькие нежные чувства, пришлось сказать, что я не собираюсь идти на матч. Но я не жалею об этом. Сегодня у меня неподходящее настроение для футбола.

— Пойди и подыши свежим воздухом, — повторила тетя Джеймсина, — но возьми с собой зонтик. Я уверена, что будет дождь. Я чувствую ревматизм в ногах.

— Ревматизм бывает только у стариков, тетя.

— Люди любого возраста подвержены ревматизму суставов. Хотя ревматизм души — болезнь стариков. Слава Богу, я этим никогда не страдала. Когда начинается ревматизм души, можно идти выбирать себе гроб.

Стоял ноябрь — месяц малиновых закатов, улетающих на юг птиц, глубоких, печальных гимнов моря, страстных песен ветра в соснах. Аня бродила по аллеям парка в надежде, как она говорила, что этот могучий, все сметающий ветер унесет туманы из ее души. Аня не привыкла к тому, чтобы ей досаждали подобные туманы в душе. Но почему-то с тех пор как она начала свой третий год учебы в Редмонде, зеркало жизни не предоставляло ей отражения ее духа с прежней совершенной, искристой ясностью. Внешне существование в Домике Патти было все той же приятной чередой домашней работы, учебы и развлечений, какой было всегда. По пятницам в вечерние часы большая, освещенная ярким огнем камина гостиная заполнялась гостями и оглашалась шутками и смехом, которым не было конца, а тетя Джеймсина дарила присутствующих лучезарной улыбкой. Джонас — тот самый, о котором Фил писала Ане, — тоже часто появлялся в Кингспорте, приезжая из богословской академии утренним поездом и уезжая самым поздним вечерним. В Домике Патти он скоро стал общим любимцем, хотя тетя Джеймсина все же качала головой и выражала мнение, что студенты богословия ныне уже не такие, какими были в прежнее время.

— Он очень мил, дорогая моя, — говорила она Филиппе, — но священники должны быть серьезнее и величественнее в манерах.

— Разве не могут люди вечно смеяться и, несмотря на это, быть хорошими христианами? — спросила Фил.

— О, что касается людей, то да. Но я говорила о священниках, дорогая моя, — возразила тетя Джеймсина и с укором добавила: — А тебе не следовало бы так безбожно флиртовать с мистером Блейком… право, не следовало бы.

— Я не флиртую, — запротестовала Фил.

Но никто, за исключением Ани, ей не верил. Все считали, что она, как всегда, развлекается, и заявляли ей напрямик, что ведет она себя очень нехорошо.

— Мистер Блейк не принадлежит к мужчинам типа «Алек и Алонзо», — заметила Стелла строго. — Он все принимает всерьез, и ты, Фил, можешь разбить ему сердце.

— Ты действительно думаешь, что я могу? — обрадованно спросила Фил. — Мне было бы приятно так думать.

— Филиппа! Я никогда не предполагала, что ты настолько жестока. Подумать только! Заявить, что тебе приятно разбить кому-то сердце!

— Этого я не говорила, милочка. Цитируй меня точно. Я сказала, что мне приятно думать, что я могла бы разбить ему сердце. Мне приятно знать, что я обладаю такой силой.

— Я не понимаю тебя, Фил. Ты сознательно завлекаешь этого человека и знаешь при этом, что у тебя нет никаких серьезных намерений.

— Я намерена заставить его сделать мне предложение, если только сумею, — спокойно сказала Фил.

— Я отступаюсь от тебя, — безнадежно заключила Стелла.

Иногда по пятницам к ним заходил и Гилберт. Он, казалось, неизменно был в хорошем настроении и не уступал никому в шутках и остроумных пикировках. Он не искал и не избегал общества Ани. Когда обстоятельства сводили их вместе, он говорил с ней приятно и любезно, как с какой-нибудь новой знакомой. Но прежний дух товарищества исчез совершенно. Аня остро ощущала это, но была очень рада — так она говорила себе, — что Гилберт полностью преодолел постигшее его разочарование в отношении нее. В тот апрельский вечер в саду ей было страшно, что она нанесла ему такой жестокий удар и рану не скоро удастся залечить. Теперь же было ясно, что все тревоги оказались напрасными. Мужчины умирают и идут на корм могильным червям — но отнюдь не из-за любви. Гилберту явно не грозила скорая кончина. Он радовался жизни, был полон энергии и честолюбивых замыслов. Нет, он не собирался зачахнуть от тоски из-за того, что какая-то девушка прекрасна, но холодна к нему И вслушиваясь в бесконечные шутливые препирательства между ним и Фил, Аня спрашивала себя, не было ли плодом ее воображения то выражение его глаз, которое увидела она, когда сказала ему, что никогда не сможет полюбить его.