Аня из Инглсайда - [29]

— Готово! — воскликнула Аня, прикрепив большую серебряную звезду к верхушке гордой маленькой ели. — Ах, Сюзан, до чего она красива! И как замечательно, что все мы можем на Рождество снова стать детьми и ничуть не стыдиться этого! Я так рада, что выпал снег, но надеюсь, к утру метель уляжется.

— Метель будет завтра весь день, — авторитетно заявила тетя Мэри Мерайя. — Мне говорит об этом моя бедная разламывающаяся спина.

Аня прошла через переднюю, приоткрыла большую парадную дверь и выглянула… Мир исчез в белой страсти метели. Оконные стекла были серыми от налипшего на них снега. Высокая сосна казалась громадным, закутанным в белое призраком.

— Вид не очень обнадеживающий, — печально признала Аня.

— Пока еще погодой распоряжается Бог, миссис докторша, дорогая, а не мисс Мэри Мерайя Блайт, — заметила, выглядывая из-за ее плеча, Сюзан.

— Надеюсь, что никто, по крайней мере, не заболеет в ближайшие часы и не вызовет Гилберта, — сказала Аня, отворачиваясь от двери.

Сюзан в последний раз вгляделась в темноту, прежде чем запереть дверь, оставив за порогом штормовую ночь.

— Только посмей родить ребенка сегодня! — такое загадочное предупреждение бросила она в направлении Верхнего Глена, где миссис Дрю ожидала своего четвертого.

Несмотря на спину тети Мэри Мерайи, метель постепенно стихла, и к утру залило затерянную среди белых холмов лощину красным вином зимнего рассвета. Все дети встали рано, сияющие как звезды, и полные приятных ожиданий.

— Сумел ли Санта-Клаус пробиться к нам через метель, мама?

— Нет. Он был болен, и у него не хватило сил, — усмехнулась тетя Мэри Мерайя, которая была в хорошем — для тети Мэри Мерайи — настроении и не прочь пошутить.

— Санта-Клаус благополучно добрался до Глена, — сказала Сюзан, прежде чем детские глаза успели затуманиться слезами. — Вот как позавтракаете, так пойдите в гостиную и увидите, что он сделал с вашей елочкой.

После завтрака папа таинственным образом исчез, но никто не обратил внимания на его отсутствие, так как все были заняты разглядыванием елочки — яркой елочки, сияющей золотыми и серебряными шарами и зажженными свечами во все еще темной комнате, где вокруг нее громоздились пакеты всех цветов и размеров, перевязанные прелестнейшими ленточками. И тут появился Санта-Клаус — великолепный Санта-Клаус, весь в красном, с белой меховой опушкой, с длинной белой бородой и большущим животом… Сюзан затолкала три подушки под балахон из красного полубархата, который Аня сшила для Гилберта. В первый момент Ширли завизжал от ужаса, но, несмотря на это, не пожелал, чтобы его увели из гостиной. Санта-Клаус раздал подарки, обратившись к каждому из детей с небольшой шутливой речью, произнесенной голосом, который звучал странно знакомо даже из-под маски, а затем — под самый конец — его борода загорелась от свечки, что доставило тете Мэри Мерайе некоторое удовлетворение, хотя и не столь значительное, чтобы удержать ее от печального вздоха:

— Ах, теперь Рождество уже не то, что прежде, когда я была ребенком.

Она неодобрительно взглянула на подарок, который прислала Ане из Парижа маленькая Элизабет, — небольшую красивую бронзовую копию Артемиды[5] с серебряным луком.

— Что это за бесстыжая девчонка? — осведомилась она с суровым видом.

— Богиня Диана, — ответила Аня, обменявшись легкой улыбкой с Гилбертом.

— А, язычница! Ну, тогда другое дело… Но на твоем месте, Ануся, я не оставила бы эту статуэтку там, где ее могут видеть дети. Иногда мне начинает казаться, что такое понятие, как скромность, исчезло из этого мира. Моя бабушка, — заключила тетя Мэри Мерайя с восхитительной непоследовательностью, столь характерной для большинства ее высказываний, — всегда носила не менее трех нижних юбок — и зимой, и летом.

Тетя Мэри Мерайя связала всем детям напульсники из бордовой пряжи отвратительного оттенка и такой же свитер для Ани; Гилберт получил от нее в подарок на редкость некрасивый галстук, а Сюзан — нижнюю юбку из красной фланели. Даже Сюзан считала нижние юбки из красной фланели чем-то безнадежно старомодным, но все же любезно поблагодарила тетю Мэри Мерайю.

«Возможно, эта юбка пригодилась бы какой-нибудь бедной миссионерке, — думала она. — Три нижние юбки! Ну и ну!.. Я льщу себя надеждой, что я вполне порядочная женщина, но мне нравится эта особа с серебряным луком. Может, одежды на ней и немного, но, если бы у меня была такая фигура, я не уверена, что захотела бы ее прятать… Ну а теперь посмотрим, как там наша начинка для индейки, хотя какая это начинка — без лука!»

Инглсайд в этот день был полон счастья — простого, старого доброго счастья, — даже несмотря на все замечания тети Мэри Мерайи, которой явно не нравилось смотреть на слишком счастливых людей.

— Мне только грудку, пожалуйста. (Джеймс, ешь суп бесшумно). Ах, тебе, Гилберт, никогда не нарезать индейку так, как это делал твой отец. От него каждый получал именно тот кусочек, какой хотел больше всего. (Девочки, девочки! Старшим хотелось бы иметь возможность хоть иногда вставить словечко. Меня воспитывать ли в соответствии с правилом «дети должны быть видны, но не слышны».) Нет, спасибо, Гилберт, салат — это не для меня. Я не ем сырого. Да, Ануся, я возьму