Аня и Долина Радуг - [41]

— Да. Я рассматривала этот вопрос довольно долго. Со времени кончины моего мужа я не раз подумывала о том, чтобы взять на воспитание ребенка. Но, похоже, довольно трудно отыскать такого, который устроил бы меня. Не каждого ребенка я захотела бы взять в мой дом. У меня нет ни малейшего желания заниматься приютскими — по всей вероятности, каким-нибудь беспризорником из городских трущоб. А другого едва ли раздобудешь. Умер, правда, тут прошлой осенью один рыбак… оставил шестерых детей. Меня пытались убедить взять одного из них, но я живо дала понять, что не имею ни малейшего намерения усыновлять подобную шваль. Их дедушка украл лошадь. Кроме того, все шестеро были мальчиками, а я хотела девочку… тихую послушную девочку, из которой я могла бы сделать настоящую леди. Уна отлично мне подойдет. Она была бы очень милой крошкой, если бы о ней как следует заботились. Она совсем не такая, как Фейт. Мне бы и в голову не пришло удочерить Фейт. Но Уну я возьму. Я обеспечу ей прекрасные условия жизни и надлежащее воспитание, мистер Мередит, а если она будет почтительной и послушной, завещаю ей все, что имею. Ни один из моих собственных родственников ни в коем случае не получит ни цента из моих денег — я это твердо решила. Именно желание насолить им впервые навело меня на мысль взять на воспитание ребенка. Уна будет хорошо одета, получит прекрасное образование и воспитание. Она будет посещать уроки музыки и рисования, и я буду обращаться с ней так, как если бы она была моей родной дочерью.

К этому моменту мистер Мередит уже совершенно проснулся. Слабый румянец появился на его бледных щеках, и опасный огонек — в его красивых темных глазах. Неужели эта женщина, все существо которой источает самодовольство богачки и вульгарность, действительно просит его отдать ей Уну… его дорогую маленькую мечтательную Уну с темно-голубыми глазами Сесилии — ребенка, которого умирающая мать еще прижимала к сердцу, когда всех других уже увели, плачущих, из ее комнаты. Сесилия обнимала свою малютку, пока ворота смерти, закрывшись, не разделили их. Глядя поверх маленькой темной головки на мужа, она умоляюще говорила: «Старайся всегда заботиться о ней, Джон. Она такая маленькая… и чувствительная. Те трое смогут сами проложить себе дорогу… но ей этот мир может причинить немало боли. О, Джон, не знаю, что ты и она будете делать без меня. Я так нужна вам обоим. Но держи ее поближе к себе… держи ее поближе к себе».

Это были почти последние ее слова, кроме еще нескольких, незабываемых, предназначенных ему одному. И вот приходит миссис Дейвис и хладнокровно объявляет о своем намерении забрать у него ребенка. Он выпрямился на стуле и пристально посмотрел на миссис Дейвис. Несмотря на изношенный халат и потрепанные тапочки, было в нем нечто, заставившее миссис Дейвис ощутить, пусть в небольшой степени, прежнее почтение к лицу духовного звания — почтение, в котором она когда-то была воспитана. В конце концов, существовала все же некая божественная преграда, отделяющая священника, пусть даже бедного, непрактичного и рассеянного, от обычных людей.

— Благодарю вас за ваши добрые намерения, миссис Дейвис, — сказал мистер Мередит мягко, категорично, с величественной вежливостью, — но я не могу отдать вам моего ребенка.

Миссис Дейвис недоуменно смотрела на него. Ей не приходило в голову, что он может отказать.

— Как, мистер Мередит… — начала она в изумлении. — Вы, должно быть, с ум… неужели вы это серьезно?.. Вы должны это обдумать… обдумать все преимущества…

— Нет необходимости ничего обдумывать, миссис Дейвис. Об этом совершенно не может быть речи. Все мирские преимущества не смогли бы возместить потерю отцовской любви и заботы. Еще раз благодарю вас… но об этом не может быть и речи.

Разочарование вызвало такой гнев в душе миссис Дейвис, что не помогла даже привычка неизменно сохранять внешние признаки самообладания. Ее широкое лицо побагровело, а голос задрожал.

— Я думала, что вы будете только рады отдать ее мне, — презрительно усмехнулась она.

— Почему вы так думали? — спокойно поинтересовался мистер Мередит.

— Потому что никто даже не предполагал, что вы хоть чуть-чуть любите ваших детей, — продолжила миссис Дейвис язвительным тоном. — Они у вас заброшены! Все в приходе об этом говорят. Их и не кормят, и не одевают, как следовало бы, а вдобавок совершенно не воспитывают. Манеры у них не лучше, чем у диких индейцев. А вы даже не думаете о своем отцовском долге по отношению к ним. Позволили бездомной девчонке жить с ними целых две недели и не замечали ее… девчонку, которая ругается как извозчик, — так мне рассказывали. Да подхвати они от нее оспу, вам и дела бы до этого не было! А Фейт выставила себя на посмешище, когда вскочила в церкви и произнесла свою нелепую речь! И вдобавок проскакала верхом на свинье по улице… прямо у вас на глазах, насколько я понимаю. Трудно даже поверить, что так могут вести себя дети священника, а вы ни разу и пальцем не пошевелили, чтобы остановить их или попытаться чему-нибудь научить. А теперь, когда я предлагаю одному из ваших детей отличные условия жизни и блестящие перспективы, вы отказываетесь от моего предложения и оскорбляете меня. Хорош отец! И еще толкуете об отцовской любви и заботе!