Антуан Ватто - [7]
Ватто любит объединять изображения в любовном диалоге попарно (Робкий влюбленный, ок. 1716; Гамма любви, ок. 1717; Неосмотрительность, 1716–1718, Лувр, Париж) или вчетвером (Партия вчетвером, ок. 1713), Арлекин и Коломбина (Хотите покорять красавиц?), 1712–1715; Две кузины, ок. 1716), рассказывая о сюрпризах и нечаянностях любви. Трудно определить истоки подобных сценок в творчестве художника. Этот «жанр» создан его воображением, впечатлениями от реальной действительности — мира человеческих чувств, театра, музыки, в нем живут воспоминания о произведениях старых мастеров. В этих сценках в тонкой гармонии слиты воедино пастораль и реальность, возвышенные представления о жизни и искусстве и легкая ирония.
В XVIII столетии художники всех европейских школ, стремившиеся приблизиться к правдивой передаче действительности, обратились к написанию «сцен собеседования». Они изображали фигуры в интерьерах и пейзажах, объединяя их совместным действием. В Англии подобные «сцены собеседования» получили название «conversation pieces», в Италии — «conversazioni». Француз Антуан Ватто одним из первых в начале XVIII века создал свой тип «сцен собеседования», соединив в нем столь ценимые в век Просвещения увлечение театром, мастерством ведения беседы превратившимся в высшем свете в моду, натурные наблюдения.
«Сцены собеседования» Ватто с изображением развлекающихся в парижских парках дам и кавалеров получили название «галантные празднества». Именно под таким названием в 1717 году было зарегистрировано в академическом реестре знаменитое полотно Ватто Паломничество на остров Киферу (1717), за которое он получил звание действительного члена Королевской Академии живописи и скульптуры. Трудно предположить, что что-то одно явилось источником рождения его «галантных празднеств». В начале XVIII века, действительно, существовала мода на ведение беседы на различные темы. Этому вопросу посвящались специальные труды, среди которых были эссе Монтеня и Мадлен де Скудери. Беседа считалась искусством в высшем свете. Однако столь же популярны были и диалоги театральных актеров, которые тоже могли вдохновлять художника, самозабвенно любившего театр. Гонкуры сравнивали его «галантные празднества» с музыкой, гармонией танца. В его сценах с изображением беседующих на лоне природы дам и кавалеров, действительно, как в современном художнику оперном спектакле, акцентировано движение, а точнее, пластическое действие, переданное им с подлинно французским изяществом. Как в операх его великого современника Ж.-Б. Люлли, Ватто продумывает действие «ритмически» и «мелодически», если под последним понимать исключительно тонкую организацию цветовой гармонии каждого полотна. Поэтому эмоциональнолирическое содержание каждого «галантного празднества» у него индивидуально, как в каждой балетной пасторали, в нем существует своя внутренняя логика композиции, заставляющая ощутить руку умелого «хореографа», придающего каждой картине особую пластическую выразительность.
Ватто создавал свои «галантные празднества» на основе рисунков с натуры, которые потом объединял. Вряд ли справедлив был в своей оценке Делакруа, писавший, что «каждая маленькая фигурка у него (Ватто. — Е.Ф.) изолирована, и слишком уж заметно, что она была написана на досуге, совершенно независимо от соседних с ней фигур»[8]. Художник умел гармонично объединять фигурки дам и кавалеров в пейзаже, уподобив «сцены собеседования» некоему музыкальному спектаклю. Не случайно уже современники ассоциировали их с самой волшебной музыкой XVIII столетия — музыкой Моцарта.
Глядя на полотна Шарм жизни (ок. 1716), Наслаждение балом (ок. 1716–1717), Общество в парке (ок. 1716–1717), Безмятежная любовь (ок. 1718), Елисейские поля (ок. 1718) или самое прославленное «галантное празднество» — Паломничество на остров Киферу, невольно ощущаешь ту еще неразделимую грань между искусством и жизнью, которую пытались постичь все мастера века Просвещения, в том числе и Антуан Ватто, стремившийся столь поэтически тонко решить эту важнейшую эстетическую проблему своего времени. Знаменитые слова Дени Дидро из его эссе Парадокс об актере о том, что лишь чувство является для художника высшей степенью познания, что «язык сердца разнообразнее языка разума»[9], удивительно созвучны сценам Ватто. Французский просветитель, написавший свое эссе уже после смерти художника, тоже пытался решить эту проблему, призывая актеров в их игре к большей жизненности и естественности: «Приобретайте грацию и свободу, делайте все ваши поступки простыми, естественными и легкими, не будьте симметричны, безжизненны, пригвождены, размеренны и расставлены кругом»[10]
