Антропологическая элитология - [74]
П.С.Гуревич утверждает, что «В аристократическом обществе (термин весьма оригинальный! – П.К.) правящая страта создает дистанцию между собой и низшими группами, относясь к их представителям свысока. Каждый контакт между «высшими» и «низшими» превращается в крайне формализованный ритуал. Господство над низшими группами не сводится к приказам и обеспечению повиновения. В преобладающей степени оно состоит в поддержании вертикальной дистанции, становящейся органической частью мышления не только правителей, но и управляемых. Это психологическое дистанцирование является частью аристократического иерархического порядка. Аристократические культуры неодобрительно относятся к спонтанному, импульсивному поведению, считая его вульгарным».[210] Прекрасная оценка, но только не понятно, что имеет в виду автор этой цитаты, когда говорит о неком «аристократическом обществе»? Где, когда и кто видел это самое пресловутое «аристократическое общество» в наш поголовно «демократический» век?! Если нам не будут представлены доказательства существования этого «аристократического общества», то все суждения об аристократической культуре будут носить сугубо схоластический характер, а, следовательно, и наше отношение к ним будет весьма скептическим.
Тем же автором далее утверждается, что именно «аристократические культуры обладают тенденцией к усилению дистанции, не только вертикальной, то есть между «высокими» и «низкими» группами, но и между равными. Типично аристократическая установка – это «дистанция» и формальность даже в узком кругу».[211] Вполне естественно, что между аристократическим и массовым всегда и неизбежно возникает психологическая дистанция (ПД), но так ли велика в этом вина аристократической культуры? Ведь ПД возникает не только потому, что аристократическая культура не желает принять массовую культуру и признать ее себе равной, но и от того, что сама массовая культура не может вовремя понять и подняться до уровня аристократического восприятия и мышления. Мировая история знает не мало примеров того, как именно массовая культура была инициатором усиления ПД и самым классическим примером тому является культурная политика в первые годы Советской власти (20-30-е гг. ХХ в.) в СССР, когда были просто уничтожены многие выдающиеся образцы «аристократической народной» культуры.
«Аристократические элиты – продолжает далее П.С.Гуревич, — обычно стремятся создать свою собственную «элитарную культуру». Они озабочены тем, чтобы определенные существенные черты их групповой культуры, такие как формы социального общения, развлечения, особенности речи, а также различные методы и системы знания, оставались недоступными для многих. К.Мангейм, в частности, ссылался на то, что элитарные группы интеллектуалов аристократического типа, такие как касты священнослужителей, используют в этих целях свой особый язык для посвященных, например, санскрит или латынь.[212] Использование родного языка в литературе или литургии оказывается с этой точки зрения важным рычагом демократизации культуры, поскольку при этом происходит вторжение «низших» (технологических и индустриальных) интересов в священные пределы науки».[213] В этом высказывании П.С.Гуревича и К.Мангейма есть своего рода противоречие. Традиционно эпоха Ренессанса считается как время усиления аристократического начала в культурной жизни общества. Но именно к этому времени относится становление литературного языка Италии, Англии или Франции. При этом обращает на себя внимание, что создатели этих литературных национальных языков – Данте, Чосер и Рабле – были аристократами духа!
Но вернемся к критике П.С.Гуревича: «Типичная аристократическая речь формальна, стереотипна и стилизована. Ее горизонт строго ограничен: определенные «низкие» предметы из нее исключаются.[214] Вещи, наиболее насущные для страты, борющейся за удовлетворение элементарных потребностей, такие как пища и деньги, принято не замечать как вульгарные. Такое жеманство и изысканность становятся все более вычурными по мере того, как аристократическая группа становится старше и состоит из членов, унаследовавших свое привилегированное положение, а не создавших его.[215] Первое поколение правящей группы, непосредственно переживает риск и борьбу в войне или финансовой борьбе еще не обладает такой вычурной утонченностью. Однако ее потомки склонны не замечать «жизненные факты» до тех пор, пока они живут в мире не реальных вещей, а искусственных символов.
Еще одна характерная черта моделей аристократической речи – это тенденция к жестокой правильности, стремлении исключить все «хаотическое» и нарушающее правило.[216] Выполняя требование аристократического общества Французская Академия в XVII веке предприняла стандартизацию французского языка. Французский лингвист Брюно проделал скрупулезное исследование, сравнив Словарь Французской Академии (первое издание 1694 г.) с позднейшим неофициальным демократическим документом – Французской энциклопедией. Он нашел, что энциклопедия использовала бесконечно более богатый словарь, потому что поместила в систематизированном порядке большее число технологических и индустриальных понятий, опущенных в Словаре».
