Антракт - [9]

Я лежала, вытянувшись в шезлонге, и слышала голоса, доносившиеся из соседского патио. Вероятно, они завтракали. На меня нахлынула волна воспоминаний о том, как мы проводили время в прошлом году: Джеральдина обычно неожиданно высовывалась из-за изгороди, призывала нас бросить копаться в земле и приглашала присоединиться к ним. Это могло быть что угодно: коктейль, приготовленный Фредом, ленч или еще какое-нибудь пиршество. Довольно часто, когда Джека не было дома, они приглашали меня к себе, и мы сидели втроем — тогда это было легко и естественно. Повторить такое сейчас, казалось, невозможно. Поэтому я просто спокойно лежала, не сомневаясь, что Джеральдина и Фред предоставляют мне право сделать первый шаг к возобновлению нашей дружбы, и осознавая, что я не готова к этому.

Растения, которые мы с Джеком посадили, чтобы украсить наш небольшой внутренний дворик, цвели пышным цветом, несмотря на то что в этом году я совсем забросила их. В теплых лучах солнца раскрывались благоухающие розовые бутоны жимолости. Роза, казавшаяся слабой и хрупкой, когда мы высаживали ее прошлым летом, сейчас объявила стену дома своей собственностью и, вся в бутонах, карабкалась по ней, будто росла на этом месте всегда. Цветы не принесли мне ни радости, ни грусти: они просто были здесь, на солнце, как и я. Аромат жимолости и сливочная желтизна цветков розы не имели отношения к воспоминаниям прошлого года; это был новый порядок вещей: мой и только мой. И поэтому я была довольна тем, что меня окружает. Я перевернулась на живот, открыла книгу и начала читать.

Могу порекомендовать роман о Тристраме Шенди[7] тем, кто хочет оторваться от реальности окружающего нас мира. Герои Лоуренса Стерна настолько погружены в свой внутренний мир, что у них нет ни желания, ни интереса вмешиваться в наши дела. Эта книга — идеальное «бегство от реальности», но в то же время она написана так мастерски, что вызывает у читателя духовный подъем. В начале своего одинокого существования я подумывала, не начать ли мне читать Сьюзен Ховач или Кэтрин Куксон — авторов, поставивших эскапизм на поток. К тому моменту я еще не прикасалась к ним и с жадностью представляла себе многочисленные ряды ожидающих меня книг. Моя мать просто проглатывала произведения обеих; друзья постоянно упоминали, что берут их книги с собой на каникулы. Мне удавалось выстоять только потому, что я знала, насколько недисциплинированной могу быть. Стоит начать читать подобную литературу, и я, возможно, никогда не смогу вернуться к мало-мальски серьезным произведениям. Но было крайне важно, чтобы я вообще читала — я и читала, но только такие вещи, которые не искушали бы мою отрешенность от мира обжигающей горечью, гневом или желанием почувствовать рядом сильное плечо. Эрика Джонг, Мэрилин Френч и Фэй Уэлдон были не для меня. Я начала читать одну их таких «отпускных» книг, но она не отвечала моим потребностям — как пирог из мясного фарша с почками, в который не положили мясо. Мне пришлось искать других авторов. Лучшей альтернативой оказались произведения, внутренний мир героев которых настолько закрыт, что читатель просто не в состоянии проникнуть в него. Конечно, это были книги Джейн Остин, естественно, Арнольда Беннетта, Эдварда Форстера, Барбары Пим и Лоуренса Стерна, за которого я и взялась. Сначала книги отвлекали меня от размышлений. Но вскоре вместе с моим безмолвным домом они превратились в опору и поддержку каждого моего дня. Я перестала прислушиваться к звукам разговоров Фреда и Джеральдины из-за изгороди, забыла о красочном патио и буйстве растений за моей спиной, полностью погрузившись в мир Шенди.

Думаю, я читала около часа или даже дольше, а потом задремала, согретая лучами дневного солнца, — положила щеку на книгу и, ощущая лень и покой, погрузилась в сон.

Проснувшись, я испытала чувство, близкое к панике: плохо понимала, где я нахожусь; осоловелая от длительного неподвижного лежания и вся липкая от пота, не в состоянии сфокусировать взгляд. Дворик был в тени, и я поняла, что сейчас около четырех-пяти часов дня пополудни. Я была голодна, чувствовала сухость во рту и раздражение, как будто меня разбудили до того, как я была готова проснуться. Я поднесла к глазам часы, но никак не могла разобрать: половина пятого или половина шестого? И в этот момент я отчетливо услышала — что было совсем необычно — звонок от входной двери в мой дом. В любом другом состоянии я бы не обратила на него внимания. Я почти всегда так поступала, правда, нельзя сказать, что меня тревожили очень часто — разве что приходили снимать показания счетчика или собирать благотворительные пожертвования, — ведь я давно избавилась от друзей. Но в тот момент, поскольку я была в полусонном состоянии и мое поведение подчинялось условным рефлексам, я, спотыкаясь, босиком протопала через кухню, по коридору в холл и открыла дверь, так до конца и не проснувшись.

За спиной визитера сияло солнце, поэтому в первое мгновение — правда, это продолжалось всего лишь долю секунды, — я не узнала его. Но вот я моргнула, взглянула на него снова и увидела розовое, пышущее здоровьем лицо Робина Карстоуна. Солнечные лучи слились в нимб над его чистыми, светлыми, аккуратно подстриженными волосами, а голубые глаза, излучавшие обычное для него страстное желание, подчеркивали свежий цвет лица. Мое сердце, бесчувственное уже в течение долгого времени, сжалось от одного его вида. Если бы я догадалась взглянуть на гостя из-за шторы в комнате, выходящей в холл, я бы просто не открыла дверь. А так я оказалась в ловушке в полном смысле этого слова. Я снова закрыла глаза в надежде, что это ошибка, но, открыв их, снова увидела перед собой Робина.