Антракт - [8]

— Да, — ответила я, радуясь, что мы обсуждаем тему, не вызывающую споров. — Хочу этим заняться. У соседей из дома двадцать четыре чудесный сад, мне бы хотелось, чтобы наш был немного похож на него…

Мистер Монтгомери поджал губы и начал перекатываться на каблуках, бесцветные глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Миссис Монтгомери, державшая крошечную рюмку для хереса, отставила мизинец в сторону и сказала:

— Дорогая, вы должны прислушаться к моему совету. Избегайте с ними всяческого контакта! Это настоящие представители богемы. Отвратительные люди. Не хотят вступать в нашу ассоциацию, к ним приезжают очень шумные друзья. Актеры, понимаете ли… На вашем месте я бы избегала Дарреллов.

Помню, однажды — я преподавала тогда в первой своей школе — с группой учеников пятого класса мы отправились в Амстердам. В первый же вечер нашего приезда преподаватель, ответственный за поездку (очень неплохой учитель истории, который так никогда и не продвинулся от Хоббса и Локка к Фишеру и Томсону), стоя на ступеньках отеля, обратился к нашей небольшой группе: «Через два часа вы должны быть здесь. Советую всем правильно распорядиться временем. Справа от нашего отеля расположены культурные достопримечательности этого города, слева — самые сомнительные и порочные места, которых, я надеюсь, вы будете избегать».

Естественно, ученики дружно направились в сторону достопримечательностей, обошли отель и устремились прямо в противоположном направлении.

Примерно так же и мы отреагировали на предупреждение семьи Монтгомери относительно Фреда и Джеральдины Дарреллов. После таких «хороших рекомендаций» я была уверена, что Дарреллы мне понравятся. Даже если это означало — а именно так и произошло, — что симпатия к ним отдалит нас от всех остальных. Мы отказались вступать в Ассоциацию местных жителей, как Джек выразился — «из принципа», и хотя его слова поставили Монтгомери в тупик, они с удовольствием развили тему морали.

— Очень жаль, — заключил Реджинальд, проводив нас до двери. — Ее возглавляет… — Пауза, чтобы преклонить колено. — …Леди Уилтон из дома номер шестнадцать.

— Браво, леди Уилтон! — Джек произнес это так, что я не в силах была сдержать смех.

— Да, — подтвердила Мод, — приятно было с вами пообщаться. До свидания.

После этого вечера Монтгомери наверняка очень быстро поняли, что мы — в прямом смысле слова — перешли в противоположный лагерь. Мы так и не пригласили их к себе и впоследствии прекратили даже сдержанно — из вежливости — кивать друг другу при встрече.

Джеральдина и Фред Дарреллы оказались замечательными друзьями и стали для нас чудесными соседями. Фред — крупный жизнерадостный мужчина, на вид всегда немного помятый, совсем не походил на врача в отставке, а скорее напоминал добродушного сельского викария. Как и Реджинальд, он был лыс и на улице защищал сияющий купол головы разнообразными шляпами. Фред оказался приятным собеседником, смеялся громко и заразительно и очень любил читать. Кроме случайной «шпильки» в адрес супругов Монтгомери и им подобных я ни разу не слышала, чтобы он плохо отозвался о ком-нибудь. Фред признавал, что время от времени он переживает темные минуты глубокого неудовлетворения жизнью, но старается справиться с ними, уезжая на уик-энд в какой-нибудь удаленный уголок Англии, где рыбачит или просто долго гуляет. Джеральдина была настолько же миниатюрной, насколько крупным был Фред. Хорошенькое, напоминающее птичку создание, она до сих пор, несмотря на седые кудряшки, сохранила девическую внешность и трепетность. Она была актрисой — неплохой, по ее собственным словам, но не стала выдающейся по причине некоторой лени и отсутствия честолюбия. Но она по-прежнему любила театр и была в курсе всех событий. Джек утверждал, что Джеральдина гораздо лучшая актриса, чем можно предположить по ее трепетным манерам, в театральных кругах ее помнят и уважают. Они с Фредом всегда напоминали мне о «Бернс и Аллен»[6].

Вместе мы проводили время с большим удовольствием — ленчи по разным поводам в их очаровательном саду, походы в театр. Я узнала Дарреллов особенно близко, потому что Джек часто бывал в отъезде, и соседи как бы приглядывали за мной. Не подумайте, что мы жили друг у друга, просто, как самые замечательные друзья, они всегда были рядом. Их единственная дочь — Порция — была замужем и жила в Америке, и, думаю, общение со мной немного компенсировало им ее отсутствие. А поскольку мои родители жили в Эдинбурге, мне кажется, Дарреллы тоже в какой-то степени заменили мне отца и мать. И это еще больше осложнило ситуацию, когда от меня ушел Джек. Я могла не общаться с остальным миром — расстаться с ним мне было совсем не сложно, — но по отношению к Фреду и Джеральдине такой поступок был бы жестоким.

Все оказалось проще, чем я предполагала, потому что на Рождество, когда все случилось, они гостили у Порции. К их возвращению в середине января я, если так можно выразиться, успела залатать все дыры. Я позвонила им — заходить не стала — и прямо и спокойно сообщила, что мы с Джеком больше не живем вместе, он бросил меня ради другой женщины и сейчас я не готова к общению. Пожелала, чтобы наступивший год сложился для них удачно, и положила трубку. После этого они предприняли одну или две деликатные попытки пообщаться, но я вежливо и холодно отвергла их. Конечно, мне не хотелось снова попадать в их пугающе уютный мирок, в дом, хранящий множество семейных фотографий и моментальных снимков: Фред с удочками, Джеральдина в чудовищной шляпке на скачках в Эскоте, улыбающаяся Порция с их внуками, ежегодные поездки по Италии. Дом, полный напоминаний о счастливой совместной жизни — этих запыленных свидетельств полноценно прожитых дней было так много, что я больше не в силах была интересоваться ими. Дарреллы приняли мои условия. Когда мы встречались на улице, звучал самый обычный вопрос — правда, с некоторым признаком беспокойства, — мой ответ тоже не отличался многословием, и мне было совсем не сложно продолжать жить, замкнувшись в себе.