Антони Адверс, том 2 - [9]
Даже в Генуе отец Ксавье не сумел бы сыскать приюта, который бы точнее воплотил былое величие и нынешний упадок ордена. Огромный непреклонный фасад Палаццо Бриньоле на возвышении подставил невидящий лик луне, которая, подобно ему, не желала замечать перемен. Нижние, забитые сором, арки, казались заткнутыми ртами. Треснувшие, мятые жалюзи на верхних окнах, словно серые катаракты на бессчетных глазах, говорили о зияющей пустоте скрытых за ними келий. От дома под прямым углом отходили две разрушенные аркады, цепочкой перекошенных арок спускались по исполинским ступеням террас, и, словно две дряблые руки, обнимали унылый пустырь, занявший место цветников и лужаек.
Антони глядел на темное, молчаливое здание и ему казалось: сад наступает на дом, ползет по аркадам плетьми ежевичника и змеящимися виноградными лозами. То было зловещее половодье темной растительной реки. Что еще хуже, за всем угадывался прежний замысел направить ее в рукотворное русло, сделать искусственной, как канал, аккуратной, как свежевыбритая тонзура. Антони не сразу набрался духу последовать за кошками в залитый луной лабиринт. В этот час тем, кто не видит в темноте, не следовало вступать в сад.
Он спотыкался о корни, пробившиеся через трещиноватые плиты. Иногда камни под ногами проседали чавкающим крошевом. Все заросло сорной травой, то пестрой, то темно-пламенеющей. Лягушки квакали в лужах стоячей воды. Антони поднимался по ступеням, шел по дорожке, опять поднимался, взбираясь все выше по исполинской лестнице террас. Ступени сыпались под ногами, из ниш, оплетенных виноградом, строили рожи замшелые статуи, другие лежали ничком, в белых пятнах проказы, словно мертвецы. Однажды ему померещился впереди свет фонаря, но то оказался одинокий светлячок, тщетно взывающий к подруге. Дом стоял все такой же темный, и, чем ближе Антони подходил, тем больше и бесприютнее он казался.
Наконец Антони поднялся на последнюю террасу и заглянул в открытый портал, чьи двери, давно сорвавшиеся с петель, теперь пьяно прислонялись к пилястрам похожего на склеп вестибюля. Входить Антони не решался. Собственно, он готов был посчитать свою миссию законченной, если бы эту минуту до него не долетел звук, отличный от кваканья лягушек и стрекота кузнечиков.
Сперва он подумал, что это вода капает в заброшенный колодец, но, прислушавшись, уловил мелодию. Кто-то беспечно касался арфы. Звук крепчал. Казалось, он исходит от покинутого молчаливого дома. Так жутко было слышать эту нежную музыку из освещенного луной портала, что Антони замер. Но вот к арфе присоединился женский голос. Женщина пела что-то бравурное, и, беря высокую ноту, ужасно сфальшивила. Антони рассмеялся. Она была очень человеческой, эта фальшь. Он шагнул в вестибюль и почти сразу оказался в замусоренном дворике.
Из привратницкой в углу большого прямоугольника пробивался свет и доносились звуки арфы, хотя тяжелые ставни были закрыты. Настоящие крепкие ставни. Антони постучал в дверь, но никто не ответил. Музыка смолкла. Он услышал осторожные шаги за ставнями, свет погас. Антони хотел уже было рассердиться, но против воли улыбнулся. Постучал снова. Молчание.
Спустя некоторое время странный мягкий голос сказал: - Меня нет. Я давным-давно уехала. Оставьте меня в покое.
- Синьора, или донна, - сказал Антони. - Я не грабитель. Я не хочу вас тревожить. Я ищу священника, отца Ксавье. Вы знаете его?
Он с тревогой ждал, но ответа не было. Время шло. Он постучал снова, на сей раз нетерпеливо.
- Если он вам нужен, позовите его. Зовите громко, - сказал утомленный голос. - Мне кажется, он оглох. Он не хочет моей музыки.
Она смолкла. Через некоторое время зажегся свет, вновь зазвучала арфа.
Антони вышел на середину дворика. Высокие стены виллы хмуро смотрели заколоченными окнами. Луна выглядывала из-за крыши, немного ущербная. Раз сказали позвать, надо позвать.
- Отец Ксавье, отец Ксавье!
"Йе, йе, йе" - передразнило эхо и, сбившись на еле слышную невнятицу, затихло. Арфа тренькала, женский голос снова запел, ошибаясь на один-два такта. Где-то во тьме оскорбительно заорали коты. Антони разозлился. Во дворике было жарко и сыро. Он вспотел. Здесь так... ну одно слово, так!
- Отец Ксавье! - заорал он решительно.
- Что тебе, сын мой? - спросил знакомый голос так близко за спиной, что Антони помимо воли вздрогнул и повернулся кругом.
В проеме арки стоял худой изможденный человек в рясе, которая трепетала на ночном ветру. С пояса свисало небольшое распятие. Оно, да светлая тонзура на редких седых кудрях, лучились в лунном свете. Только лицо осталось прежним, знакомые черты на фоне темнеющего проема арки словно бы светились изнутри ровным тихим светом. При виде этого лица воспоминания о былой привязанности увлекли Антони в прошлое. Ему казалось. что он во дворике монастыря Иисуса-младенца. Юноша и старик пытливо разглядывали друг друга.
- Отче, неужели вы меня не узнаете? - спросил Антони.
- Антони, сын мой, сын мой! - вскричал отец Ксавье. - И архангелу я бы не обрадовался так, как тебе! Откуда ты свалился?
Он подошел, положил руки Антони на плечи, заглянул в лицо.
Небольшое, но яркое художественное наследие Эдгара Аллана По занимает особое место не только в американской, но и во всей мировой литературе. Глубокое знание человеческой души, аналитическая острота ума, свойственные писателю, поразительным образом сочетаются в его произведениях с необычайно богатои фантазией. «По был человек плененный тайнами жизни — писал М. Горький. — Все что сказано и что мог сказать этот человек, рисует его как существо, охваченное святой страстью понять душу свою, достичь глубины ее».
Слово «викинг» вероятнее всего произошло от древнескандинавского глагола «vikja», что означает «поворачивать», «покидать», «отклоняться». Таким образом, викинги – это люди, порвавшие с привычным жизненным укладом. Это изгои, покинувшие родину и отправившиеся в морской поход, чтобы добыть средства к существованию. История изгоев, покинувших родные фьорды, чтобы жечь, убивать, захватывать богатейшие города Европы полна жестокости, предательств, вероломных убийств, но есть в ней место и мрачному величию, отчаянному северному мужеству и любви.
Профессор истории Огаст Крей собрал и обобщил рассказы и свидетельства участников Первого крестового похода (1096–1099 гг.) от речи папы римского Урбана II на Клермонском соборе до взятия Иерусалима в единое увлекательное повествование. В книге представлены обширные фрагменты из «Деяний франков», «Иерусалимской истории» Фульхерия Шартрского, хроники Раймунда Ажильского, «Алексиады» Анны Комнин, посланий и писем времен похода. Все эти свидетельства, написанные служителями церкви, рыцарями-крестоносцами, владетельными князьями и герцогами, воссоздают дух эпохи и знакомят читателя с историей завоевания Иерусалима, обретения особо почитаемых реликвий, а также легендами и преданиями Святой земли.
Биологическое оружие пытались применять еще в древнем Риме, когда при осаде городов за крепостные стены перебрасывались трупы умерших от чумы, чтобы вызвать эпидемию среди защитников. Аналогичным образом поступали в средневековой Европе. В середине 1920-х, впервые в мире, группа советских бактериологов приступило к созданию биологического оружия. Поздним летом 1942 года оно впервые было применено под Сталинградом. Вторая попытка была в 1943 году в Крыму. Впрочем, Сталин так и не решился на его масштабное использование.
В 2016 году Центральный архив ФСБ, Государственный архив Российской Федерации, Российский государственный военный архив разрешили (!) российско-американской журналистке Л. Паршиной и французскому журналисту Ж.-К. Бризару ознакомиться с секретными материалами. Авторы, основываясь на документах и воспоминаниях свидетелей и проведя во главе с французским судмедэкспертом Филиппом Шарлье (исследовал останки Жанны Д’Арк, идентифицировал череп Генриха IV и т. п.) официальную экспертизу зубов Гитлера, сделали научное историческое открытие, которое зафиксировано и признано международным научным сообществом. О том, как, где и когда умер Гитлер, читайте в книге! Книга «Смерть Гитлера» издана уже в 37 странах мира.
Мы едим по нескольку раз в день, мы изобретаем новые блюда и совершенствуем способы приготовления старых, мы изучаем кулинарное искусство и пробуем кухню других стран и континентов, но при этом даже не обращаем внимания на то, как тесно история еды связана с историей цивилизации. Кажется, что и нет никакой связи и у еды нет никакой истории. На самом деле история есть – и еще какая! Наша еда эволюционировала, то есть развивалась вместе с нами. Между куском мяса, случайно упавшим в костер в незапамятные времена и современным стриплойном существует огромная разница, и в то же время между ними сквозь века и тысячелетия прослеживается родственная связь.
Ирландский рыцарь Кормак Фицджеффри вернулся в государства крестоносцев на Святой Земле и узнал, что его брат по оружию предательски убит. Месть — вот всё, что осталось кельту: виновный в смерти его друга умрет, будь он даже византийским императором.