Антони Адверс, том 2 - [81]
Ибо то, что носил в себе брат Франсуа, было мощно, ярко и стремительно, как прядающий с неба на землю огонь. Однако оно отнюдь не было мгновенным. Оно оставалось, подобно следу от молнии перед зрачками. Оно не было эфемерным. Это было естественное состояние раскрытого человека. Антони теперь понимал, почему крепкое сильное тело брата Франсуа производило впечатление изнуренности. Вспомнил первую встречу в Регле, когда ему показалось, что лицо монаха светится изнутри. Может быть, он был тогда неправ, приписав это особенностям света и тени в беседке.
Как же удивительна та мягкость, которая держит в узде этот мощный сгусток энергии! Откуда берется способность уравновешивать и направлять его?! Не странно, что мир боится таких людей! Не странно, что все, от генерал-губернатора Кубы до философа Чибо всполошились! Ощутили ли они присутствие зародышевого пузырька молнии? Положим, эта сила вырвется и озарит общество - что тогда? Антони сидел рядом с монахом, умиравшим в постели убитой шлюхи; смотрел на него - и не видел, не слышал ничего вокруг.
Ибо рядом с драмой этого духа, даже и при кончине, все остальное представлялось банальным; обыденная жизнь - вялой. Хотя свет, исходящий от этого человека, омрачала лихорадка, хотя молниеносное движение мыслей искажала болезнь, все равно, когда он лежал, обнаженный телесной слабостью, духовно нагой, нельзя было думать ни о ком и ни о чем другом.
- Я твой светильник, - пробормотал он однажды. - Зри, как огонь пожирает во мне масло. Да будет он тебе угоден.
После этого он, похоже, перестал понимать, что с ним происходит. Целыми днями он бредил без остановки, лишь временами впадая во все более продолжительное забытье. Кризис наступил только на третью ночь.
За это озаренное преисподним и пренебесным отсветом время мало осталось в прошлом брата Франсуа уголков, куда бы не пришлось невольно заглянуть его слушателям-сиделкам. По фразам, которые бессвязно слетали с воспаленных губ, Антони сумел за эти три дня и три ночи воссоздать порядок событий и мест, которым пренебрегла лихорадка. Для человека, не знавшего родителей, детский лепет и разговоры с матерью, даже из уст взрослого, таили волнующую сладость.
В неведомом замке в Пикардии двое бродили по саду и говорили о птицах. На лугу мальчик собирал цветы для робкой маленькой девочки. "Засмейся, Адель, засмейся, - говорил брат Франсуа, приподымаясь на локте и вслушиваясь. - Я принес тебе маргаритки. Я не забыл тебя. Я знаю, ты на самом деле не умерла. Вот цветы. Смотри, они еще живые". - И он сжимал грязные простыни. Здесь был его веселый, но строгий отец, чьи шутки искрились ограненными алмазами. "Но я должен быть здесь, mon pere, среди нашего народа". Видимо, в эти дни брат Франсуа просил у Бога уверенности, что он не поврежден в рассудке. И ему было явлено, что он нормальнее окружающих. Этот крест, пожалуй, оказался для брата Франсуа самым тяжелым. Он всегда ходил среди "слепцов", всегда. В Версале было ужасно. Там все были слепы.
На вторую ночь посреди бессвязного бормотания брат Франсуа заговорил почти осмысленно. В потоке наполовину внятного красноречия он вновь сопровождал на гильотину повозки с осужденными. Немало тех, на чью слепоту он прежде сетовал, прозрели в последние минуты жизни. Немыслимое напряжение, яростное кипение смятенных душ, последние трогательные признания, слова, произнесенные теми, кто цеплялся за него, умоляя подарить хоть проблеск надежды - все это всколыхнулось с новой силой, стоило горячечному мозгу монаха вернуться во дни Террора. Антони казалось, что тени парижских домов пробегают по его лицу, когда он едет в повозках вместе с братом Франсуа и осужденными.
В тусклом свете корабельной лампы, в тишине, нарушаемой лишь металлическим голосом умирающего и слабым плеском волн, эти сцены приобретали для Антони невероятную живость. Он участвовал в них сполна и вместе с тем таинственно, как бы со стороны. Бесконечный спектакль одного актера разворачивался, и все поразительные подробности, которые никогда не забывает мозг, вновь пробуждались к жизни.
Сжатые руки, оружие, перекошенные лица проходили перед глазами монаха. Из моря улиц возникало нечто, давно само себя позабывшее. Вместе с братом Франсуа Антони видел долины, высоты и бездны, которые открывали священнику мужчины и женщины, обреченные умереть через несколько минут. Вместе с ним он слышал барабанный бой, молитвы, рыдания; гогот, насмешки из толпы и финальный вскрик. "Взойди на небо, сын Людовика Святого" - барабаны и шквал улюлюканий. Нужна была настоящая убежденность, чтобы верить после такого.
Впервые отчаянная человеческая потребность в надежде за гробом, невозможность отринуть ее вполне на самом пороге последней загадки, была брошена Антони в лицо.
От этих сцен душа брата Франсуа с отеческой нежностью обращалась - словно в гости к любимой дочери и ее детям - к людям и сельским окрестностям своего первого любимого прихода. Здесь, пастырем этих простых земледельцев, он на какое-то время обрел мир. Трогательным был даже его нарочито местный выговор. Его милые беседы были исполнены мудрого пафоса, смеха и слез. Эти беседы, близость физическая и духовная, отражавшаяся в лице и голосе, даже речи, которые теперь часами лились из него подобно разумным на первый взгляд словам сумасшедшего, все, казалось, шло из глубин некоего внеличностного "я".
Небольшое, но яркое художественное наследие Эдгара Аллана По занимает особое место не только в американской, но и во всей мировой литературе. Глубокое знание человеческой души, аналитическая острота ума, свойственные писателю, поразительным образом сочетаются в его произведениях с необычайно богатои фантазией. «По был человек плененный тайнами жизни — писал М. Горький. — Все что сказано и что мог сказать этот человек, рисует его как существо, охваченное святой страстью понять душу свою, достичь глубины ее».
Полу-сказка – полу-повесть с Интернетом и гонцом, с полу-шуточным началом и трагическим концом. Сказание о жизни, текущей в двух разных пластах времени, о земной любви и неземном запрете,о мудрой старости и безумной прыти, о мужском достоинстве и женском терпении. К удивлению автора придуманные им герои часто спорили с ним, а иногда даже водили его пером, тогда-то и потекла в ковши и братины хмельная бражка, сбросила с себя одежды прекрасная боярыня и обагрились кровью меч, кинжал и топор.
Беседа императора Константина и патриарха об истоках христианства, где Иисус – продолжатель учения пророка Махавиры. Что означает очистительная жертва Иисуса и его вознесение? Принципы миссионерства от Марии Назаретянки и от Марии Магдалены. Эксперимент князя Буса Белояра и отца Григориса по выводу христианства из сектантства на основе скифской культуры. Реформа Константина Великого.
Звукозапись, радио, телевидение и массовое распространение преобразили облик музыки куда радикальнее, чем отдельные композиторы и исполнители. Общественный запрос и культурные реалии времени ставили перед разными направлениями одни и те же проблемы, на которые они реагировали и отвечали по-разному, закаляя свою идентичность. В основу настоящей книги положен цикл лекций, прочитанных Артёмом Рондаревым в Высшей школе экономики в рамках курса о современной музыке, где он смог описать весь спектр основных жанров, течений и стилей XX века: от академического авангарда до джаза, рок-н-ролла, хип-хопа и электронной музыки.
После победы большевиков в гражданской войне вернулся в Финляндию, где возглавил подпольную борьбу финских коммунистов. В начале 1922 года лыжный отряд Антикайнена совершил 1100-километровый рейд по тылам белофиннов и белокарел, громя гарнизоны, штабы и перерубая коммуникации. Под руководством Тойво Антикайнена Коммунистическая партия Финляндии стала одной из крупнейших партий Финляндии. Коммунистическая пропаганда показала истинное лицо финских правителей, совершенно не заботящихся о своём народе, а лишь пытающихся выслужиться перед Великобританией.
993 год. На глазах юного Торстейна убивают его отца, а сам он попадает в рабство. Так начинается непростой путь будущего корабела и война. Волею судьбы он оказывается в гуще исторических событий, ведь власть в норвежских землях постепенно захватывает новый конунг, огнем и мечом насаждающий христианскую веру, стейну представится возможность увидеть как самого властителя, так и его противников, но в своем стремлении выжить любой ценой, найти старшего брата и отомстить за смерть отца он становится членом легендарного братства йомсвикингов, которых одни называли убийцами и разбойниками, а другие – благородными воинами со своим нерушимым кодексом чести.
Как жили и работали, что ели, чем лечились, на чем ездили, что носили и как развлекались обычные англичане много лет назад? Авторитетный британский историк отправляется в путешествие по драматической эпохе, представленной периодом от коронации Генриха VII до смерти Елизаветы I. Опираясь как на солидные документальные источники, так и на собственный опыт реконструкции исторических условий, автор знакомит с многочисленными аспектами повседневной жизни в XVI веке — от гигиенических процедур до особенностей питания, от занятий, связанных с тяжелым физическим трудом, до проблем образования и воспитания и многих других.