Антони Адверс, том 2 - [39]

- Я помню такие дни в раннем детстве.

- Не вспоминайте, это утомительно, - вскричал Чибо, - помните только, где вы сейчас. Вот мой рецепт сохранить настоящее.

Вернулась девушка с лимонами и сахаром. Чибо смешал ром, сахар, лимонный сок, и, вытащив из висящей бутыли затычку, подлил воды.

- Здесь на веранде вода всегда прохладна, - сказал он и, бросив в кувшин нарезанных фруктов, взболтал винтообразным движением. Поверхность напитка запузырилась. Гранатовый сок орозовил его. В приготовленных бокалах ждали колечки апельсиновой кожуры. Чибо плеснул пунша и, протянув Антони бокал, опрокинул другой себе в глотку.

Его горло пошло волнами. Это было горло пьяницы, просторное, ведущее прямиком к желудку. Силен, форменный Силен, только венка не хватает.

Антони сидел, посасывая кусочки отдающего ромом ананаса. На веранде сквозило ветерком. Яростный свет и зной за пределами зеленого прохладного укрытия казались все более угрожающими. Часы проходили за часами, и все яснее становилось, что действовать сегодня уже невозможно. Они немного подремали, поговорили тихо, но пылко, снова подремали. Оба были у себя дома.

У Карло Чибо был дар, умственное и физическое свойство располагать к умиротворению. Он не навязывал его, а излучал. Рядом с ним люди веселели, даже возбуждались. В его доме невозможны были нервозность, беспокойство. Из неведомого источника изливались изобилие и плодородие. Ни это изобилие, ни даже некая беспечная расточительность, сопровождавшая Карло словно мажорная, с чувством играемая музыка, не тревожили. Это было естественно и неосознанно. Это было правильно и спонтанно.

Чибо интересовался не только собой, но и тем, что говорят другие. Он был король слушателей, и потому считался блестящим собеседником. Когда вы рассказывали ему занятный случай, ваша память обретала неведомые доселе свойства. События прошлого начинали лучиться тихим светом, которого вы до встречи с Чибо не замечали. Но теперь, говоря с ним, вы убеждались в огромной значимости и пьянящем аромате этих событий. Вы чувствовали, что наконец отыскали желанное зеркало для вашего драгоценного "я"; зеркало, которое расцвечивает ваши слова, побуждая приукрашивать, и чуть высветляет их мягкой, и потому почти неуловимой иронией. Думая об этом после, на вдруг поскучневшей аляповатой улице, вы дивитесь.

Дело в том, что на первый взгляд Чибо представлялся всего лишь милым, курчавым, не очень молодым толстяком, который обмяк на удобном стуле и, словно альгвасил, препоясан алым шелковым кушаком. Может быть, обаяние таилось в этом самом несколько экстравагантном кушаке? Вряд ли. И тем не менее все, от генерал-губернатора Кубы до последнего раба, только что привезенного с Рио-Понго и купленного Чибо, раба, которому, чтобы он не сбил мозолистые ступни о каменные плиты патио, новый хозяин тут же распорядился подобрать сандальи, чувствовали это обаяние и расцветали.

Хотя Карло и предложил выпить за "настоящее", говорили они все больше о прошлом, об Италии, Ливорно и Генуе. С долго сдерживаемым пылом изгнанника Чибо выспрашивал о миллионах вещей, тысячах людей, сотнях мест. Понуждаемый этим пытливым интересом, Антони неожиданно для себя воспроизвел жизнь сообщества, к которому некогда принадлежал.

Именно так, отвечая на заинтересованные вопросы, Антони говорил лучше всего. В последнее время он обнаружил в себе замкнутость, которая часто пробуждала в его собеседниках доверительную откровенность, на которую ему не хотелось отвечать тем же. Может быть, дело было в загадке его рождения, из-за которой он не мог в обычных выражениях объяснить, кто он и откуда. Поэтому обычно он молчал и слушал. Однако говорить он любил. А Чибо сумел затронуть его любимые струны, и теперь музыка переполняла его. Это было... Это было забавно.

Утро еще не кончилось, а он уже поведал, как капитан Элиша закупил в Генуе священные статуи и что произошло в плаванье. Живот Чибо колыхался от смеха при рассказе о том, что большая мадонна в каюте прижимает к сердцу бутылку красного вина. Хитроватое выражение смеющегося фавна проступило на толстом лице. Чибо сел.

- Знаете, - сказал он, - я помогу вашему шкиперу пристроить святой груз. Между нами, Тони, я горький скептик. Мое счастье, что англичане, завоевав Кубу, упразднили Инквизицию, и с тех пор она не восстановлена. У меня на полках есть книги, которыми даже я предпочитаю не хвалиться. Знаете ли вы, что я большой книгочей, ученый, хотя и беспорядочный, и уж, разумеется, философ. Судя по тому, что вы говорили о вашем друге Туссене, я с ним солидарен, хотя во взглядах на политику мы расходимся совершенно.

...Я дружен с испанским священником в Регле. Мы часто спорим. Вам надо познакомиться. Сегодня же! Только еда не вызывает у нас разногласий. Как все испанцы, он захолустный еретик в том, что касается вина, но вот в еде, ох, в еде, - Чибо облизал губы, - мы оба исключительно правоверны. Так что за столом мы достигаем полного единения. За последние пять лет мы погребли наши мелкие разногласия касательно природы духовного мира под грудой яств. Мы понимаем друг друга, отец Хуан и я. Я зову его отец Траян. Помните бюсты цезарей, Тони? Когда увидите отца Траяна, поймете. В его теле вернулся на землю древний испанский шельмец