Антология современной уральской прозы - [95]

(Рома Ведунов, скульптор, 1992 г.)

— Закон пьяного Архимеда вызрел где? На защите Игоря, да? В Голованово! Или нет, это было на именинах Сон-Обломова, в общежитии? Когда Боб стал Евку выгонять из компании! Людмила заступилась за неё, и что? Боб раз её гитару об стол — брим! И нет гитары. Капа сказала: вот нутро-то полезло из него. Сколько спиртного погрузилось внутрь человека, столько нутра вышло. Чем больше человек выпил, тем он виднее.

(Царёв, 1980 г.)

— На каникулах, перед пятым курсом, наверное, раз Ларискиному сокровищу около трёх лет... Я встретила их в слезах. Что случилось?

— Чуть он не упал в открытый люк и не может успокоиться: «Кто бы меня там чесал?» Зачем чесать? Да диатез, нам в больнице прокололи однажды за месяц миллион разных антибиотиков... Он теперь чешется, весь в коростах. Я ночами не сплю. Димочку почёсываю...

(Четверпална, 1980 г.)

— Ты, мать, мусор какой-то собираешь! При чём тут коросты, а? Вот посмотри: у меня тоже коросты, псориаз. Эта похожа на Анну Шерер, а эта — маленькая — на топор Раскольникова? Ну и что?! Как бы я ни пила, как бы ни сужалось количество мыслей во мне, все равно эта часть перетягивает все коросты, весь этот быт голодный...

(Грёзка, 1992 г.)

— Вот как это выяснить? Капа слишком трезво судила Бобову пьяную забывчивость, зря она играла графа и графиню Безуховых, то есть меня заставила играть... А мне с Игорем как раз нужны были и граф, и графиня! Кто-то б нас вот так толкнул друг к другу... Почему это было б нравственно? Потому что мы оба хотели? Без портвейна не разобраться...

(Грёзка, 1992 г.)

— На пятом курсе, уходя с любого междусобойчика, Боб говорил: «Мне противно смотреть на ваши морды!»

(Н. Г.)

— Наше представление о КГБ было неполным. Вот я прочла, как они избивали профессора Лихачёва, старика! Они более не люди, чем мы думали, хотя куда бы уже более-то?

— Раз не люди, значит, не виноваты. Машине ведь все равно, кого бить: молодого или старого. А так нельзя их спасать — не люди, не люди! В том-то и дело, что все люди-и... И все должны за себя отвечать... так-с!

(Трезвые разговоры 1991 г.)

— Игорь женился летом, тихо, перед пятым курсом. Никто ничего не знал. Даже я. В Голованово! На обиженной кем-то соседке, беременной притом. Мы встретились в трамвае за день до сентября. Игорь с кольцом. Пьяный к мальчику приставал: как зовут? Мама сразу: познакомиться захотел — не время и не место! Я Игорю: слышал — не время и не место! А он мне показывает — у пьяного раздавили в толкучке пакет с молоком, белое капает мальчишке на ботинок, и вот так, с пьяной загибулистостью, тот хочет сказать об этом... Значит, Игорь полагал: и время, и место.

(Царёв, 1980 г.)

— Хорошее название для моей жизни: «Не время и не место»...

(Грёзка, 1992 г.)

— В детстве Капа дрессировала хомячка. Капа-девочка хотела, чтоб он прыгал через верёвочку. Нас ведь мичуринцами воспитывали, а природа якобы должна покоряться. Но вместо этого Природа в лице хомячка уползла под тумбочку и там умерла...

(Четверпална, 1980 г.)

— Капа и первого мужа так дрессировала, что он развёлся и уехал от неё в Израиль. Трахтингерц, который считал, что «Будденброки» — это вокально-инструментальный ансамбль, бль...

— Такие, как он, зачем едут, когда могут все здесь достать? Он мне лив-56 добыл, когда понадобилось...

— Затем, чтоб не доставать, а покупать, как все нормальные люди.

— Эх, хоть бы кто-нибудь остался!

— Нет уж, эта страна обречена, и она должна быть очищена от всего светлого...

— А не изволите ли выйти вон!

(Пьяные разговоры 1992 г.)

— Не верится, что Капа любила Боба! С поразительной энергией она износила двух мужей, а сейчас третьего донашивает...

(Царёв, 1992 г.)

— Эта вязаная юбочка в предыдущем перевоплощении чем была? Капиным пальто! Меланж, коричневое с беж, шоколад с орехами... Я с дядей шла в гастроном, а там Капа, и в трёх отделах дают кое-что. Капа из своей крошечной сумочки достала три огромных разноцветных пакета, всего накупила. Дядя крякал от удовольствия: «Если б вверенный мне военный госпиталь разворачивался так на месте, как твоя Капа разворачивается в гастрономе...» «То что?» «Хорошо б...»

(Евка, 1980 г.)

— Гемпель меня вызвала: «У вас есть жених, молодой человек или как это называется?» «А что?» «Вас распределили к Римме на кафедру лаборанткой?» «Да.» «А ко мне — Царёва, ну, вот, приходите с ним на мой юбилей! В кафе «Мозаика». Жратвы будет — во!» И она так залихватски провела рукой возле горла, словно этот жест испокон веков был привилегией профессуры. Там Марья и рассказала нам, как она ходила к Маросейкиной в обком спасать Римму:

— Девочка, вы помните, как беременная сдавали мне экзамен? Я вас тогда пожалела... А теперь... Римма — душа факультета, нельзя душу вынимать-то!

— Есь юбят — сепки етят! — лепетала Маросейкина — она ж не выговаривала 34 буквы русского алфавита, железный лепет такой...

(Грёзка, 1980 г.)

— Лепечущим женщинам и не стоит доверять... Вы думаете, почему Гемпель, которая всю жизнь прожила в совке, пошла к Маросейкиной? Неужели она думала, что можно с голыми руками идти против этого монстра? Что дворянские крови-с? Нет!.. Братцы, она просто поверила в оттепель...