Антология современной уральской прозы - [106]

...в танцевальном повороте неузнанного южного города, нарядившегося в сад... И стрелки сомкнулись — колесом! — как сливаются мелкие строчки в великий сюжет, чтоб — остаться... на взморье... (Здесь передать ощущение ложной, как память, тоски и двусмысленности: синоним избирательного, как память, тумана, избравшего — город...)

Или — в южном городе, обнажившемся — до сада, сбросив прочие слагаемые, кто-то — грифелем папиросы в косых линейках террасы — наращивает вихри лошадиных грив, свиль сабель, и синие траектории ядер и пуль — и дымящиеся дальние планы, охваченные яростью скорописи и террасой, что — не столь разворотлива и всё не избегнет столетних событий, разросшихся и зацветших, и проламывающих стены дней... бессчётных: неточных — как чьё-то ожидание, вышедшее за рамки времени. Впрочем, если события — вечны, как не быть им — здесь, сейчас, умножаясь с каждым словом?

И на заволакивающейся словами террасе — вдруг ощущение, что ускользнул блестящий сюжет! И лишь намеки — в наледи умбры на стволе, в выправке каштана... в зарубцевавшемся ветвями соседнем саду и в отвлечённости фронтона... скрипке качелей, передирающих — птицу... и в цветочной пудре, ссыпанной с парика высокопарой акацией, удаляющейся в монастырь июля. И белокурая мадам, бросив папиросу — эмфатически, в пустоту: кстати, героиня вашего сюжета — в тех и этих пересказах — то уступчатая красавица, то — шелушащаяся долгами беговая старуха, то — удушливо верна и дура... ах, именно она принесла сто присяг, друг друга исключающих?.. — и жест вверх — сквозь соломенную путаницу и тающие, как дым, художества: я хочу сейчас же очутиться на юге, на солнце, у моря! — но обнаружив перед собой интерпретацию юга — и море за домом — твёрдо: значит, у другого моря. И с другими персонажами! — но вокруг и этих-то... И смените музычку! — и ещё твёрже: в другом месте и времени. Как болтала мамзель Жорж, ясно — в лучших временах и зеркалах, множащих друг друга — в другом произведении: счастье не может жить здесь, поищем-ка — в следующей сцене... если вообще существует.

И когда солнце закатывает обморок — маркитанткой, подбиваясь за грубошёрстные шинельные кипарисы, бросая в краску половину небес... за их войной и славой, задирая в приданое полнеба овец... опять всё отсвечивает войной — или из ускользнувшего сюжета? В каковом, возможно, — ни намёка: ускользая, бросил — здесь... Из голубого тома на перилах, прозаложенного картинными усачами в пике и в крестах — фарс разыгран в таких кричащих красках, что Магда накалывает каблуком рыси — на взвизгнувших досках — да было, было! Но и сбросив себя — плашмя, не спастись, наблюдая этот свет — затылком? Поспешить — на тот? Тоже было... и том с военными картами на перилах... конечно, в день, знаменитый случайным гостем... случайным — по сюжету — как упадничество солнца, но если циферблаты, беременные флюсом и грыжей уродцы, заворачивают такие ретардации — отчего не развлечься: да, гость — в другой сад, к другому морю... участвовал в императорской охоте, но заплутав... приняв аллегорический сад — за сад, а Магду — за символ молодости и лета...

И пока не поджимает сюжет, в чьём позднем свете успешно выправят горбунов — в брегеты, а свои плутни — в солнечный удар! — не пронзят, что минутный собеседник — эскиз — идеальный герой: примерный! — удаляющийся от настоящего... улетучивающийся. И оттенят щепу, щель, мышь — в интересе ренонс.

Остается завалившийся в щель фронтиспис: черновой кофе — пред садом, уже разорванным — на листья, сухоногая цапля-стол — и из пира в соседях, в дар — на обмётанном синью острове-блюдце — сладость: разгромленный «наполеон», возведённый в серебряную степень — зеркальной шпаргалкой-кофейником... а также — объятая мегаломанией медная муха, принимающая в брюхо пепел, и какой-то предмет — в углу, подстрекающий хрупкостью — взрывом! — подсекающий жесты и немотивированные метаморфозы — и наказанный неопределённостью: за вечный трепет. И рассыпавшийся в презрении сад: расщепление личности сада — на кусты и так далее... раскол бузины — на подбросивших белые чепчики бузотёрок, и осеребренного крестами в петлицах жасмина — на полных, как N, героических кавалеров (героев метят крестами: с этим — настороже!)... Помешанный на ветру и посаженный за решетку сад, под свалявшими овечьи клочья акациями отпускающий сквозь прутья — остроты... — и присутствие моря — между строк, уравнявшего разночинное воинство учинённой синью...

И — Тифон, засыпающий муху пеплом, — горящий гость, шкипер уплывающего времени: просаженного — бобовый король.

В общем, за церемониями Магды — с провидением событий... но кого не сконфузит их следствие по делу причин... их охотничья травля — по следу... за значительностью мухи или с собственных эфвуизмов — гость мелковат. По крайней мере, горбоносый, как пламя, гость — длинноволосый, как пламя? многоязыкий? — не замечает, что — свыше: заходящий в обморок свет, полусвет, демимонд... чьи передержанные румянцы, вдруг сгустившиеся — в цвет иной минуты... цитата из прошлого или реминисценция будущего? Или кому-то излишне — выходить из себя, как колкой Магде... Хоть видно даже из-за строк — высший свет опустился до провальной метафоры — его закат наверняка знаменует канун войны... тлеющей, но раздутой разлуки... пусть война и растленная — за морем, каковое — прямо за домом, но на чью-то радость — непроницаемо... гость уже примеряет непроницаемость, то есть — явно воспользуется морем. Ибо как не догадаться о его ближайшем исчезновении — навечно! — по вечному отсутствию — до сего мгновения (синонима неверности!)...