Антология современной швейцарской драматургии - [22]

ГЕРМАН. Тяжело рыть такую землю. (Он продолжает рыть, потом вдруг останавливается.) Ты сказала, что безупречный человек не может быть достойным.

ЖАСМИН. Именно так.

ГЕРМАН. Этого я не понимаю.

ЖАСМИН. Достоинство — это свойство внешности. Оно слышимо, зримо, его можно даже понюхать. В то же время оно не поддается абсолютному определению. Оно мимолетно. Утверждение, например, что человек не должен мчаться во весь дух, а должен шагать, дабы выглядеть достойно, по сути своей абсурдно. Хотя спокойная поступь может быть исполненной достоинства. Но в то время как один человек выглядит в белом костюме мудрецом, другой походит в нем на мошенника. Точно так же обстоят дела и с достоинством. Веселый человек обретает достоинство серьезностью, серьезный — юмором, опечаленная женщина обретет достоинство, приняв веселый вид, а жизнерадостная — только знаками печали.

ГЕРМАН. Но для этого человек должен сперва разобраться в самом себе.

ЖАСМИН. Конечно, это необходимая предпосылка.

ГЕРМАН. Думаешь. Она свободна.

ЖАСМИН. Кто.

ГЕРМАН. Наша пташка.

ЖАСМИН. При чем тут она. Почему ты вдруг вспомнил о ней.

ГЕРМАН. Она знает, куда она едет, куда идет. Знает свое место. Ты давеча сказала, что быть свободным значит знать свое место.

ЖАСМИН. Она человек слабый, самостоятельно не мыслит.

ГЕРМАН. А это необходимо.

ЖАСМИН. Если хочешь быть человеком, то да.

ГЕРМАН. Я не настолько умен, чтоб у меня были собственные мысли. Если что-либо и придумываю, то кто-нибудь другой это уже придумал до меня. И записал.

ЖАСМИН. Ты близок к подвигу. А самый великий подвиг равнозначен максимальной свободе.

ГЕРМАН. Мне важно ощущать голод. И жажду. И терпеть не могу, когда кто-нибудь смеется над политиками. Потому что, например, они вылетают иногда куда-нибудь на выходные, пользуясь государственным вертолетом. Ну и что. Им же это не воспрещается. Политики достойны самого высокого уважения.

ЖАСМИН. Речь об идее. Об идее самооценки. О том, кто каким мог бы быть. Все остальное не в счет.

ГЕРМАН. Она боится своего Бога. Ведь Он велел ей быть тогда-то и тогда-то там-то и там-то. А она не слушается. Теперь может надеяться только на то, что ее Бог посмотрит на это, как говорится, сквозь пальцы.

ЖАСМИН. Ей важно лишь одно. Спасти свое жалкое существование.

ГЕРМАН. Этот червь пытался сделать то же самое.

* * *

ГЕРМАН. Поговорим теперь совсем о другом. Как думаешь, яма достаточно длинна.

ЖАСМИН. Трудно сказать. Какой у нее рост. Она выше меня.

ГЕРМАН. Пока коротковата.

ЖАСМИН. Главное, чтоб была достаточно глубокой.

ГЕРМАН. Не складывать же мне ее. Этого она не заслужила. Ляг туда на минутку, Жасмин, будь любезна.

ЖАСМИН. Как. В эту яму.

ГЕРМАН. Мне бы это очень помогло.

ЖАСМИН. Да нет, и того, что есть, достаточно. Веди, наконец, деваху.

Герман уходит.

* * *

ТОЛСТУХА. Может, это не случайность. Может, это знак. Я бы отправилась вместе с ней. Если она и есть этот знак. Если она есть то, чем, по ее утверждению, является, то и я была бы чем-то особенным, ведь я ее попутчица. Я не была бы унылой, дохлой теткой. Я последовала бы за чистым, нетронутым. Чего не касались ничьи пальцы.

ЖАСМИН. У нее наверняка уже были мужчины.

ТОЛСТУХА. Карл бы об этом знал.

КАРЛ. Оставьте меня в покое.

ЖАСМИН. Карл.

КАРЛ. Не знаю. Не было. Были. Возможно, что были. Экий допрос мне устроили.

* * *

Герман появляется со связанной Эрикой. У нее потерян один ботинок.

ЭРИКА. Что вы думаете. Может, кто-то думает, что ваша сила производит на меня впечатление. Вы не знаете, сколь всемогущ Господь. Аллилуйя. Он ворвется в ряды своих врагов, как ураган, врывающийся в леса.

ЖАСМИН. Ты святая. Ты послана, чтобы спасти нас.

ЭРИКА. Вас не спасти.

ЖАСМИН. Господь поручил тебе прибыть в Ченстохову. Ты трогаешься в путь. Едва вышла из дома, как тут же садишься не в тот автобус. К нам. Как сочетается одно с другим.

ЭРИКА. Кто ты такая, чтоб спрашивать о планах Господа.

ТОЛСТУХА. Почему ты села именно в наш автобус. Кто это решил.

ЭРИКА. Это промашка. Моя промашка. Я была невнимательна.

ТОЛСТУХА. Он привел тебя к нам. В Его планах мы играем важную роль.

ЭРИКА. Никакой роли в Его планах вы не играете.

ЖАСМИН. Мы стоим между тобой и твоим Богом. Если ты хочешь прийти к Нему, то должна сначала пройти мимо нас.

ЭРИКА. Видеть вас больше не могу. Убейте меня, наконец.

ТОЛСТУХА. Спаси нас.

ЭРИКА. Вас не спасти.

ТОЛСТУХА. Наши сердца пусты. Наполни их твоей верой.

ЭРИКА. Никому не дано наполнить худую бочку. В ваших сердцах зияет дыра, все, чем является человек, уходит в землю.

ЖАСМИН. Сверши какое-нибудь чудо, тогда мы тебе поверим.

ЭРИКА. Никакое чудо не поможет. Вы ползете по жизни. У вас есть дети, были мужья, наверняка вы кого-нибудь потеряли, плакали, по выходным вы любите развлечься, вам нравится поехать в отпуск, увидеть красивые города, бродить по картинным галереям, слушать скрипичную музыку, все это прекрасно, все это правильно. Но чтобы быть человеком, этого мало. Вы толкаете вашу жизнь пред собой, как тачку с мешком картошки.

ТОЛСТУХА. Нет, это не она. Доброго вечера. (Уходит.)

ЭРИКА. Ты — жалкая тварь, кубышка, полная гноя, ты — груда дерьма. А все вы вонючие ослы и ослицы, гнилые кочаны и кочерыжки. Просто позор тратить себя на вас. Вас ничтожная кучка, а я могла бы вести к Богу массы людей. Потеряны, вы потеряны, хоть со мной, хоть без меня. Вас спасать я не хочу. Я должна спасать людей, людей, а не страшилищ. Мужчин и женщин с открытым сердцем.