Антология современной французской драматургии. Том I - [116]

Я последний из крестьян,

Принесенный в жертву у своего дерева.

Я не знаю, что держит меня.

Я завис между тем, кем я был когда-то,

И кинжалом, вновь лишающим меня жизни.

Что получит вдова моего отца,

Узнав, что я был убит

Ее вторым мужем, которого она не выбирала?

Ты видела, как змеи в пароксизме наслаждения

Извиваются в скошенном сене? Так и моя память

Вьется сквозь убийство и изгнание.

И вогнавший меня в дерево кинжал —

Это жало молодого скорпиона, завороженно пронзающего себя;

В дебрях моей родословной, попавший в замкнутый круг,

Я ничем не обязан своему отчиму,

Даже убийством, даже взмахом жертвенного ножа,

Ибо он вовсе не Авраам, а я всего лишь кот,

Которому сова изодрала шкуру на самой хрупкой ветке,

И я жду только, когда она надломится, чтобы ослепить дневную птицу

В листве, где, как она думает, я затих.

Барабанная дробь. Возбужденная толпа покидает сцену. Остается только Лахдар, по-прежнему вцепившийся в дерево.

ГОЛОС ХОРА(исчезая вдали).

Бойцы партии народа!

Не покидайте своих убежищ!

Час схватки еще далек.

Бойцы партии народа!

На сцене появляются Мустафа и Хасан, продолжая разговор.

МУСТАФА. Уедем отсюда. Укроемся в горах.

ХАСАН. Крестьяне дадут нам убежище.

МУСТАФА. А когда вернемся, только злее будем.

МУСТАФА(застывая на месте). Погоди. Это ведь Лахдар? (Указывает на дерево.)

ХАСАН. Точно он, и опять его ранили!

ЛАХДАР. Привет, привет! Собрались уехать, даже слова не сказав, будто бросаете покойника… По крайней мере оставьте мне сигарет.

МУСТАФА. Ты не можешь вот так стоять. (Идет к дереву, Хасан за ним.) Мы унесем тебя.

ЛАХДАР(яростно). Не подходите! (Голос его ломается. Он с трудом продолжает тем же тоном.) Я больше не чувствую кинжала. Мне даже кажется, что он воткнут в дерево. Как щит звеню я, ничего не ощущая, после того как смерть взяла меня за плечо, одарив неожиданной лаской. Не подходите! Если вы решите вытащить кинжал, мне придется повернуться к вам спиной, а значит, отпустить дерево, хотя я погибаю, чтобы защитить его от града.

МУСТАФА. Ты стоишь, словно нарочно себя подвесил, но не хочешь сделать и шага вперед!

ЛАХДАР. Спроси у дерева. Спроси его, может ли оно шагать и должен ли я вести его за собой.

МУСТАФА. Тогда мы понесем тебя.

ЛАХДАР. Уносят только трупы. Уходите и оставьте мне сигарет.

Барабанная дробь.

ГОЛОС ХОРА, ИЗДАЛЕКА. Бойцы партии народа!

Мустафа и Хасан отходят от умирающего друга.

ХАСАН. Оставим его. Он тщетно борется с собственным трупом. Разве он сможет пойти с нами?

МУСТАФА. Да, оставим его. Мы значим для него не больше, чем какие-нибудь деревья. Он борется с собственным трупом.

Хасан и Мустафа долго вглядываются в омраченное лицо Лахдара, который внезапно прерывает молчание — в тот момент, когда Хасан и Мустафа медленно покидают сцену, словно следуя за воображаемой траурной процессией.

ЛАХДАР. Прощайте, товарищи! Какая ужасная была у нас молодость!

В этот момент появляется мать Мустафы, которая ищет сына, отправившегося в изгнание. Она потерянно бродит перед деревом, не замечая Лахдара. На ней синяя блуза, какие носят в психиатрических лечебницах. Ее седеющие волосы стоят дыбом, а острый взгляд скользит вокруг, ни на чем не задерживаясь. Ни в ее согнутой фигуре, ни в скорбных жестах нет ничего женственного. Ее бред время от времени прерывается пронзительными криками зловещих птиц. Она на разные голоса повторяет: «Мустафа!», как если бы это слово, превращенное в магическое заклинание, помогало ей удержать расплывчатый образ сына.

МАТЬ. Мустафа! Мустафа!

Крики птиц.

Мустафа!

ЛАХДАР. Он все еще там. Он ждет меня в этом мире, а я жду его в мире ином. Всю нашу жизнь мы только и делаем, что прощаемся.

МАТЬ(по-прежнему в гипнотическом состоянии). Мустафа! Мустафа!

Крики птиц.

ЛАХДАР. (Вторит ей эхом.) Мустафа!

Зловещие крики птиц, переходящие в весенний щебет. Сумасшедшая предается своим мыслям, опустив голову, потом раздается ее голос, легкий и ломкий, его подхватывает невидимый хор плакальщиц.

МАТЬ(присев на корточки перед апельсиновым деревом, поддерживающим Лахдара).

На больничной скамейке

Сижу я, сумасшедшая в бегах,

Вдова без покойника, мать без сына.

Хор плакальщиц издает крики птиц и подхватывает предыдущую строфу, затем начинается диалог между Лахдаром в агонии и матерью Мустафы.

МАТЬ(начиная неуверенно кружить возле Лахдара).

Я вырастила львиц,

Но волос расчесать не смогла им.

Птицы предупреждали меня!

Надо было зарезать сына

И дочерей, обрить им головы

В память об их безумной матери,

А птицы прыгают и смеются,

Смеются надо мной, смеются

Над сыном, который ждет меня на скамейке

На скамейке в большой больнице.

ЛАХДАР.

Он и меня ждал здесь,

Где бредит его мать,

Не замечая моей зеленеющей виселицы.

Слова не сказав, он и меня покинул

Ради других деревьев, чтоб в них искать опору.

Так сменяют друг друга наши звезды,

Женщины и мужчины, тела и вещи:

Исход наш неизбежен,

И мать другого стала мне матерью

В этом тройном роковом расставании!

Невидимый мужской хор подхватывает в отдалении.

ХОР.

Ночь надвигается, и вся Вселенная склоняется

Над окном в ничто!

Не вините безумную —

Она хотела затворить окно,

И потому больны глаза ее.

МАТЬ(хочет бежать, но спотыкается и падает).