Василий Михайлович повернулся к супруге и спросил:
— Ну что, Зинуля, посмотрим?
— Посмотрим! — быстро согласилась Зинаида Ивановна. — А то чего без толку по городу шляться...
Через двадцать минут супруги Куренцовы уже бродили по залам выставки.
Народу здесь было много. Люди переходили от картины к картине, тихо переговаривались. Возле некоторых о чем-то спорили.
Куренцовы в споры не вступали. Василий Михайлович вел под руку Зинаиду Ивановну, и они чинно прогуливались, глядя по сторонам. Все картины в принципе нравились Василию Михайловичу, особенно пейзажи. Но больше всего ему нравилась обстановка выставки, такая торжественная, можно даже сказать, благоговейная.
— Надо бы нам дома какую-нибудь картину повесить, — тихо сказал жене Василий Михайлович. — А то надоело на обои глядеть...
— Верно, — согласилась Зинаида Ивановна. — У нас в хозяйственном эстампы продают...
— Вот! — обрадовался Куренцов. — Пейзаж какой-нибудь... Так, чтоб деревья были, лужок...
Он сделал рукой неопределенный жест, поясняющий, какой именно лужок хотелось бы видеть на эстампе, глянул по направлению руки на стену и замер от неожиданности.
На большой картине, висевшей в углу, Василий Михайлович Куренцов увидел СЕБЯ...
Картина называлась «Ночное купание». Изображен на ней был берег реки ночью. Светила луна. Двое молодых ребят нагишом бежали к воде. А третий человек, лет пятидесяти, только еще готовился к купанию: он наполовину снял трусы, обнажив левую ягодицу с крупной черной родинкой. Лицо этого человека было обращено к зрителю, и оно, это лицо, несомненно было лицом Василия Михайловича Куренцова.
В первый момент Куренцову показалось, что это ему все чудится, но, увидев побледневшее лицо жены, он понял, что не ошибся.
— Что ж это такое? — тихо ахнула Зинаида Ивановна. — Васенька, это ж ты... голый!
Стоявшая впереди них девушка в очках при этих словах повернулась, посмотрела на Василия Михайловича, потом на картину и улыбнулась.
Холодный пот выступил на лбу Куренцова. Кулаки его сжались.
— Пошли, Зина! — хрипло скомандовал он. — Пошли к директору!
Главный администратор выставки долго слушал Куренцова, качал головой и растерянно улыбался.
— Вам это показалось, гражданин, — говорил главный администратор. — Вам это почудилось!
— То есть как — почудилось? — спрашивал Куренцов, и его левая бровь нервно дергалась от обиды. — Как это может почудиться, когда это я! И лицо, и фигура, и даже родинка... Могу показать!
— Нет-нет, спасибо! — отмахивался администратор. — Но даже если этот нарисованный мужчина и похож на вас, то вы же понимаете, что это случайное совпадение... Случайное, понимаете? Если, конечно, вы не позировали художнику..
— Ничего я не позировал, — зло говорил Куренцов. — Я этого художника в глаза не видел... И тех двух ребятишек, что со мной купаются, тоже не знаю... И речка незнакомая...
— Конечно! — вторила мужу Зинаида Ивановна. — Разве станет Василий Михайлович так купаться? У него плавки есть, японские, в полосочку... Я ему прошлым летом купила...
— Товарищи, что вы от меня хотите? — наконец спросил администратор.
— Снимайте картину! — твердо сказал Куренцов. — Снимайте — и точка! Здесь люди ходят, дети... Могут прийти сотрудники... Стыд какой! Снимайте ее к чертям!
— Это невозможно, — сказал администратор. — Картина одобрена выставочной комиссией... Снимать ее никто не имеет права!
— А я говорю — снимайте! — угрюмо повторил Куренцов. — Не доводите дело до скандала!
— Вы мне не угрожайте, гражданин! — сказал администратор и перестал улыбаться. — Все претензии предъявляйте художнику, хотя я уверен, что он их тоже не примет...
— Соедините меня с ним! — властно сказал Куренцов. Администратор внимательно посмотрел на Василия Михайловича, пожал плечами и, сняв трубку телефона, набрал номер:
— Товарищ Егоров?.. Здравствуйте! Это с вами говорит администратор выставки. Здесь к нам пришел один товарищ. У него какие-то странные претензии к вашей картине. Сейчас передам ему трубку...
— Алло! Куренцов говорит, — сказал Василий Михайлович в трубку. — Товарищ художник, здесь такое дело получилось... я у вас на картине оказался... Ну, тот, который трусы снимает... Приношу протест!
— Не понимаю, — послышалось в трубке. — Какой протест?
— За искажение! — сказал Куренцов и с досадой понял, что говорит не то. — В общем, это получился вылитый я... Вы, товарищ, где-нибудь меня видели и зарисовали.. . А здесь люди ходят, дети...
— Какие дети? — недоуменно спросил голос в трубке. — Я вас, товарищ, никогда в глаза не видел и не рисовал...
— Может, и не видели, а получился я, — сказал Куренцов. — Даже родинка та же...
— При чем здесь родинка? Какая родинка? — Голос в трубке заметно нервничал.
— Обыкновенная родинка... На этом самом... Короче, снимайте картину, а то будет скандал! — хрипло сказал Куренцов.
— Вы выпили, товарищ, — спокойно произнес голос в трубке. — А потому оставьте меня в покое...
Куренцов нееколько секунд слушал короткие гудки, потом положил трубку на стол и, не глядя на администратора, мрачно произнес:
— Ну, ладно!.. Пошли, Зина!
Они быстро шли по залам, не оглядываясь и не обращая внимания на людей. Зинаида Ивановна испуганно держала Куренцова за руку, а он шумно дышал носом, втянув голову в плечи, и иногда вздрагивал всем телом, словно кто-то сзади тыкал ему пальцем в спину.
