Антология сатиры и юмора России XX века. Том 2. Виктор Шендерович - [11]
Она и призвала к порядку.
— А ну-кась, убирайся отсюдова в верхней одежде! — зычно крикнула Марья Кубатурова ударенному по башке пионеру-хулигану. — Ну-ка, быстро!
Пионер-хулиган Пупыкин вздрогнул, заморгал рыжими ресницами и стянул с себя курточку, обнаружив на ней нерусское слово.
— Кому сказано: убирайся! — заорала тогда Марья Кубатурова, чьи добродетели не могли потерпеть наглого пупыкинского вида. — Расселся, чучело огородное!
— Чего вы ругаетесь-то? — озадаченно спросил второй хулиган, собираясь вкусить от пирожного «бантик».
— А ты, оболтус, не лезь! — подавила вылазку Кубатурова. — Ишь, лезет!
— Очень умные стали, — сложив губки червячком и прищурившись, объяснила хулиганскую солидарность уборщица Бучкина, женщина маленькая, но в конфликтах незаменимая. — Гра-амотные…
Как раз на слове «грамотные» кончилось терпение коменданта Соснова, человека редкой прямоты.
— Ну-ка, выметайтесь, бандиты! — гаркнул он, поднимаясь из-за своего столика, где с тех пор, как завязал, всегда пил кефир. — Выметайтесь, кому говорю! Русский язык понимаете?
— Они не понимают, — вставилась язвительная Бучкина и ткнула ручкой в заваленные окаменелостями столы. — Они только свинячить умеют, а за ними убирай.
— Да чего мы сделали-то? — пришел наконец в себя пионер-хулиган Пупыкин.
— Я те покажу «чего сделали»… — пообещала из-за прилавка женщина больших добродетелей.
— Стыдно, ребята! — звонко крикнула пионервожатая Игнатькина. — Государство предоставляет вам право на бесплатное образование, а вы позорите красный галстук, частичку нашего знамени! Вы знаете, сколько стоит учебник?
Голос ее дрогнул и сорвался.
— Вы из какой школы? — поправляя очки, внес свежую педагогическую струю Штапельный, известный мастер пионерских приветствий. — Кто у вас директор?
— Да чего директор-то? — струсил пионер-хулиган Ухов, а пионер-хулиган Пупыкин насупился и спросил подозрительно:
— Зачем вам директор?
— Вы не хамите тут, — встала на защиту коллеги педагог Зайцева, боровшаяся с детьми уже четвертое девятилетие.
— Совести у них нет, у бесстыжих! — снова вскипело у Марьи Кубатуровой. — Нацепят на себя черт-те чего и ходют…
— А пороть их надо, вот что, — угрюмо предложил вдруг человек редкой прямоты.
— За что-о? — лупя ресницами, завыл непоротый пионер-хулиган Пупыкин.
— Пороть, пороть, — неумолимо подтвердил человек редкой прямоты.
— Они, вишь, гордые, — заметила уборщица Бучкина, тоже подходя ближе и отирая руки. — Труда не любят, а не тронь их.
— Коне-е-ечно, — навалившись всем, чем можно, на прилавок, протянула Марья Кубатурова. — Они таки-ие…
— Да чего мы сделали-то? — в ужасе закричал тунеядец Пупыкин.
— Я те покажу «чего сделали», — с удовольствием заверила женщина больших добродетелей.
— Стыдно, ребята! — звонко крикнула, вставая на стул, пионервожатая Игнатькина. — Вы наша смена, на вас октябрята равняются, а вы…
Она зарыдала.
— Вы чего? — ошалело спросил Ухов, держа в руке пирожное «бантик» и вертя головой на спичечной шее. Космополит Пупыкин уже нащупывал осторожной рукой свою хулиганскую куртку.
— Вон отсюда! — железным голосом произнесла педагог Зайцева. — Хулиганье пакостное, управы на вас нет! — Она покраснела, потом побелела и, видимо, вспомнив об управе, пошла пятнами. — Вон, кому сказано!
Пакостное хулиганье, озираясь, пятилось от стола.
— А убирать кто будет? — взвизгнула уборщица Бучкина.
— Назад, мерзавцы! — гаркнул человек редкой доброты.
Рецидивисты затравленно переглянулись. Мерзавец Ухов, держа под мышкой «Физику», а в зубах — пирожное «бантик», прошмыгнул со своей тарелкой на мойку.
— До свидания, — саркастически напомнил иродам педагог Штапельный.
— Ага, — выдавил, исчезая первым, разложенец Пупыкин. За ним, прижав к груди пирожное «бантик» и кланяясь, из буфета выполз стервец, пакостник и растлитель октябрят Ухов.
Воспитание подрастающего поколения сильно сплотило коллектив. Штапельный поправил очки, утер лоб платком и оглядел публику. Лицо Зайцева приняло исходный цвет. Бучкина, приложив к глазам грязную ладошку, стала в дверях, наблюдая отступление неприятеля.
Редкой прямоты человек, продолжая шептать заветное слово «пороть», взял у женщины больших добродетелей второй стакан кефира, и Кубатурова дала ему тот, что был без недолива.
Жизнь, прерванная налетом пионеров, входила в нормальное русло.
В углу, подрагивая над грязным столом, всхлипывала пионервожатая Игнатькина.
Лондон, Даунинг-стрит, 10[8]
Из почты 80-х
Уважаемая госпожа Тэтчер!
С тревогой узнали мы, свинарки совхоза «Собакино», об очередном наступлении на права простых великобританцев: повышении на 10 пенсов цен на ситечки.
Позвольте по праву женской солидарности, госпожа премьер-министр, сказать, не выбирая выражений:
Рита!
Завязывай с этим делом, а то хуже будет. Не думай, что тебе удалось безнаказанно ущемить права простых человеков на ситечки. Это больно ударило по нашему классовому чувству, а ты нас знаешь.
Поэтому мы, собакинские свинарки, тебя, Рита, предупреждаем: либо ситечки станут, как были до нонешней среды, — либо наши свиньи объявляют голодовку! И вся ответственность за ее последствия ляжет на твой кабинет, Рита, потому что кормить их все равно нечем, а наш председатель еще в позапрошлую пятницу сел писать протест твоему дружку Шимону Пересу насчет оккупации арабских земель, не пришел к единому мнению и, разбившись на рабочие секции, исчез в поисках консенсуса. Его нет десятые сутки, Рита, так что давай одно из двух: или чтоб председатель вернулся с консенсусом — или вертай обратно цены на ситечки, потому что терпеть эти джунгли сил наших больше нет.
Считается элегантным называть журналистику второй древнейшей профессией. Делают это обычно сами журналисты, с эдакой усмешечкой: дескать, чего там, все свои… Не будем обобщать, господа, – дело-то личное. У кого-то, может, она и вторая древнейшая, а у меня и тех, кого я считаю своими коллегами, профессия другая. Рискну даже сказать – первая древнейшая.Потому что попытка изменить мир словом зафиксирована в первой строке Библии – гораздо раньше проституции.
Те, кто по ту сторону телеэкрана составляет меню и готовит все это тошнотворное, что льётся потом из эфира в несчастные головы тех, кто, вопреки еженочным настоятельным призывам, забыл выключить телевизор, сами были когда-то людьми. Как это ни странно, но и они умели жить, творить и любить. И такими как есть они стали далеко не сразу. Об этом долгом и мучительном процессе читайте в новой повести Виктора Шендеровича.
Новая повесть Виктора Шендеровича "Савельев» читается на одном дыхании, хотя тема ее вполне традиционна для русской, да и не только русской литературы: выгорание, нравственное самоуничтожение человека. Его попытка найти оправдание своему конформизму и своей трусости в грязные и жестокие времена — провалившаяся попытка, разумеется… Кроме новой повести, в книгу вошли и старые рассказы Виктора Шендеровича — написанные в ту пору, когда еще никто не знал его имени.
В новый сборник Виктора Шендеровича вошли сатирические рассказы, написанные в разные, в том числе уже довольно далекие годы, но Россия – страна метафизическая, и точно угаданное один раз здесь не устаревает никогда.Тексты этой книги, лишенные общего сюжета или сквозного героя, объединены авторским определением – “Хроники любезного Отечества”… А еще – соединяют их в единое целое яркие и ироничные иллюстрации блестящего и уже давно ставшего классиком Бориса Жутовского.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
СОДЕРЖАНИЕРудольф Итс — Амазонка из ДагомеиВиктор Шендерович — Страдания мэнээса ПотаповаДжеймс Хедли Чейз - Капкан для Джонни.
В книжку вошли рассказы про Шамана, ваятеля Джерка, а также несколько других — в том числе пара довольно старых, которые, возможно, читали еще не все. Среди них один из моих любимых рассказов, в честь которого и назван сборник.Алексей Березин .
Однажды у патера Иордана появилась замечательная трубка, похожая на башню замка. С тех пор спокойная жизнь в монастыре закончилась, вся монастырская братия спорила об устройстве удивительной трубки, а настоятель решил обязательно заполучить ее в свою коллекцию…
Австрийский министр юстиции, попав на небо, устроился там помогать святому Петру у ворот рая. Не удивляйтесь — раньше министры, наверное, попадали в рай…
Стэнли Фиверстоунхо Укридж — опасный человек.Он обладает поистине невероятной энергией, бешеным темпераментом и острым желанием разбогатеть.Он настойчиво воплощает в жизнь блестящие идеи скорейшего обогащения, причем неизменно втягивает в свои авантюры множество друзей и знакомых.Но на пути к процветанию возникают все новые и новые препятствия…
Все слышали о "белых" воронах, но, оказывается, существуют и "белые" древесные лягушки…
Александр Левенбук… И заменить его нельзя, или Писатель, похожий на кота Леопольда Александр Хайт. Кто такой Аркадий Хайт? Интермедии, монологи, рассказы Зарубежные гастроли Пьесы и сценарии "Радионяня" и рассказы для детей Мои друзья — актеры Притчи Друзья вспоминают.
Некоторые древние мыслители считали, что человека можно определить как «животное, умеющее смеяться». И думается, в какой-то степени были правы, ибо не только умение ходить на двух ногах и трудовая деятельность выделили людей из животного мира, помогли выжить и пройти через все мыслимые и немыслимые испытания многотысячелетней истории, но и способность смеяться. Потому-то умевшие рассмешить пользовались популярностью во все века и у всех народов. Короли могли себе позволить держать при дворе шутов, а простой люд собирался на площадях, чтобы посмотреть представления странствующих комедиантов или скоморохов.
Авторский сборник замечательного российского сатирика Горина Григория Израилевича.
«Составляя том, я исходил из следующего простого соображения. Для меня «одесский юмор» – понятие очень широкое. Это, если можно так сказать, любой достойного уровня юмор, связанный с Одессой. Прежде всего, конечно, это произведения авторов, родившихся в ней. Причем независимо от того, о чем они писали и где к ним пришла литературная слава. Затем это не одесситы, но те, кто подолгу жил в Одессе и чья литературная деятельность начиналась именно здесь. Далее, это люди, не имевшие никаких одесских корней, но талантливо и весело писавшие об Одессе и одесситах.