Антология самиздата. Неподцензурная литература в СССР (1950-е — 1980-е). Том 1. Книга 1. - [26]

Дыханьем уст Своих, что ждет

Меня и мудрость и почет.

И вот двойную благодать

Тебе решил я передать

И так сказал себе. С тех пор

Спустился я с высоких гор,

Где темно-синь эфир небес,

Во мглу долин, в унылый лес.

Блужданьем темным утомлен,

Я помню прошлое, как сон…

Текли печальные года.

Но никогда, но никогда

Тебя не забывал отец,

Мой хрупкий маленький птенец.

Себе я сердце разорвать

Готов был, только б мир и гладь

Тебя окутали. Полет

Событий кружит и влечет.

В тревоге смутной, средь невзгод

Шел день за днем, за годом год.

Ты рос, но слабый, бледен, мал

И с детства горести познал.

За сроком новый срок скользит.

Но не фосфат же инозит

Удобрит нив душевных новь —

Восполнит ласку и любовь.

Какой сердечный препарат

Слоит сердечный чахлый сад?

Заменит солнечный привет,

Когда тебя со мною нет?

Но знал: не должно мне роптать.

Прошли года (не два, не пять),

А много безуханных лет,

Как звенья внутренних побед.

Себя смиряя вновь и вновь,

Я в жилах заморозил кровь,

Благоуханье теплых роз

Замуровал в льдяной торос.

Так мысли пламенной прибой

Остыв, закован сам собой.

С тобой в разлуке вот опять.

Тебе лишь повесть рассказать

Могу с своих унылых нар —

Любви бессильной жалкий дар.

Но не хотел бы уронить

Из рук ослабших Парки нить,

Стрясти земную пыль и прах,

Пока не выскажусь в стихах.

«Цветы осенние милей

Роскошных первенцев полей».

Так пусть над кровом мерзлоты

Взрастут последние цветы

8 — 10 апреля 1936 года

Песнь фаланги

Лов рыбки в взмученной воде

Оставь, захватчик КВД:

Ольдоя струями дано

Ущелие под полотно.

Удвоенным путем на БАМ

Грозить сумеем мы врагам.

Спешим мы вдвое, в много раз,

Чтоб путь двойной закончить враз.

От пункта к пункту, в новый пункт

Проводим к морю ж.-д. шунт.

Чтоб общество без классов спас,

Мы строим путь, — не напоказ.

Поет пила, звенит топор,

Рвут аммоналом косогор.

Фаланги песнью звучен лес.

Идут врагу наперерез.

Но шумом жизни удручен

В горах укрылся орочон.

VII

Он был охвачен жаром — знать,

Еще ребенок, презирать

Круг детских плясок и забав

Он научился. Пылкий нрав

Таил под хладной мерзлотой.

Один, угрюм, своим не свой,

Всходил он на лесной угор,

Вперяя вглубь сверлящий взор.

<…>

Упорной мыслию пронзен,

Вскрыть мерзлоту пытался он.

Какие силы вознесли

Те булгоняхи от земли?

Быть может, ледяной сокрыт

В бугре из мха, ином на вид?

И расчищал он белый мох;

Но, слабый, быстро изнемог

И выбился из детских сил.

Хрустальный купол проступил,

Заголубев, как небосвод.

Но свод небес — не тот же ль лед?

Сверкает бездной пузырьков,

Замкнутых в ледяной покров.

Пустоты ль в бирюзовой мгле

Сокрыты в горном хрустале?

Оро пробить старался свод.

Удар кайла другой зовет.

Вдруг… треск внезапный.

Оглушен, Отброшен и напуган он.

Расселся купол. Бьет фонтан.

Восторгом хладным обуян,

Оро застыл, глаза вперив

В невиданный водоразлив.

Струя текла, журчал ручей

Под сетью иглистых лучей,

И, охлаждаясь, застывал

Слоями в наледный кристалл.

IX

Орочонин принимает у себя странника.

После ужина разговоры.

«Быть может, хочешь ты бежать?»

«Чтоб ни сестра, ни брат, ни зять

Не знали, где я. Чтоб жена

Забыла, роком сражена,

Об имени моем, о мне

Не вспоминала б и во сне.

Я испарился бы с земли,

Как здешний снег, что намели

Нежданно майские ветры.

Устал, измучен, одинок,

Скитаюся, мой путь далек».

«Я вижу, странник, ты скорбишь.

Вдохни полнее нашу тишь, —

Забудется пред жизнью страх,

И боль замрет у нас на льдах».

— «Ну что ж, ничуть не утаю

Я боль душевную свою,

Озлоблен, мрачен, грустен, дик.

Да, люди чужды мне, старик.

<…>

Твердил и я о том стократ,

Но ошибался: весь свой век

Волк — человеку человек,

Иль злее, уссурийский тигр

Не мучит жертву ради игр,

А человека не нужда,

Не голод — зависть иль вражда

Стезей предательства, измен

Толкает к страсти злобной в плен.

Он в душу ближнему иприт

Налить хотел бы, и горит

От злобы сердце. Другу дал

Приязни знак ты — свой кинжал.

Но в час офелия забыт

Долг благодарности и стыд.

Увидишь ты друзей без маск.

Тобой подаренный дамаск,

Поверь, насколько было сил,

Твой друг в твою же грудь вонзил,

А сам доверчивый твой сон

Хранить клялся надежно он».

<…>

XXVI

Как эльф порхает меж воров

Кудрявый Коленька Быков:

Дощечку ищет с давних пор,

Чтоб укрепить на ней мотор.

В лазури ль места не нашел

Кирилл, что прямо в комсомол

Спустился. И огромный взор

Глядит на неприбранный двор,

Печалью тайною томим.

Так многокрылый серафим

Лежит, падением разбит,

Но песнь небесная звучит.

… … … … … … … … … … … … … … …

Так из тайги Оро попал

В тройной Лежандров интеграл.

Сковородино. 1934 г.

Источник: Средь других имен: Сборник. М.: Моск. Рабочий, 1990.

Ахматова (Горенко) Анна Андреевна (1889–1966)

Поэтесса, переводчица.

Родилась в Одессе, в семье морского инженера. С материнской стороны принадлежала к старинной дворянской семье. Своим предком по материнской линии она считала ордынского хана Ахмата, от имени которого она и образовала свой псевдоним. Детство и юность ее прошли в Царском Селе. После развода родителей Ахматова вместе с матерью переехала в Евпаторию, затем в Киев, где закончила гимназию и поступила на юридический факультет Высших женских курсов. Вскоре потеряв интерес к юриспруденции, Ахматова переехала в Петербург, где продолжила свое образование на Высших историко-литературных курсах Раева.