Антикоперник - [11]

.

Анге теперь предстояло исследовать эту истину в одиночестве.

4. Второй контакт

Она снова была одна, и это было нормально; хотя одно дело сидеть в одиночестве в своем доме с его прекрасным садом и несколько другое — управлять изрешеченным космическим кораблем с командой из двух трупов. Снова возникла протечка, которая вызвала вращение корабля в вертикальной плоскости от носа к корме. Анге пыталась погасить его с помощью маневровых сопел, но добилась только новых сбоев в системе. Воздух струился в бездну кристаллическим фонтаном. На какое-то мгновение у Анге возникла тошнотворная мысль, что отсоединить вышедшую из строя трубу от основного источника удаленно не получится, и она уже подумывала выйти наружу и забить дыру ветошью или еще чем. Однако тут ей удалось-таки перекрыть утечку, потеряв кислорода всего на несколько дней.

Она задумалась, следует ли вести счет несчастий, но занятие это показалось ей несчастьем само по себе. Подброшенная монета может помочь принять решение, но сама монета ничего не знает. Все, что она делает, это вертится и падает той или другой стороной вверх в соотношении 50:50.

Она не разговаривала сама с собой. Только неприспособленные к одиночеству или те, кто ошибочно верит, что наслаждается им, разговаривают сами с собой. Она не чувствовала никакого напряжения и занималась своими делами. Кроме того, что тут можно было сказать?

В одном из носовых отсеков возник пожар, а автоматические средства отказали (поскольку она, чтобы уж наверняка, запечатала все трубопроводы, которые не сохранили стопроцентную структурную целостность). К тому времени, когда она отключила заглушки, разбрызгивающие головки сплавились от жара. Она была вынуждена пассивно ожидать, пока огонь не доберется до ледового щита и не погаснет сам собой. Пожар ослабил всю носовую часть корабля. В первый раз она начала прикидывать шансы, что ей вовсе не удастся вернуться на Землю. Спасение все еще было в нескольких неделях пути от нее, а системы корабля балансировали на грани распада. Чтобы ее прикончить, хватит нескольких неполадок.

Несмотря на это, она пережила этот день. И еще один, и потом еще один.

Она надела скафандр и, невзирая на неудобство, спала прямо в нем, держа шлем под рукой. Появилась вонь, и она обнаружила — после долгих, утомительных поисков — что трубы системы очистки заросли плесенью. Она вычистила все, что смогла, но не смогла добраться до самых глубоко устроившихся колоний — для этого потребовалось бы разобрать всю систему. Она ела. Пила воду. Спала. Прожила еще один день. Она думала обо всем, что навеки останется неоконченным после ее смерти. Но потом ей пришло в голову, что распад — это валюта смертных. Если я выживу, решила она, и доберусь до дома, то напишу философский труд, объясняющий, как Коперник революционизировал не только космологию, но и наши жизнь и смерть. Все эти греческие трагедии, вся шекспировская суета на тему смерти, выдающегося события — все это докоперниковы иллюзии нашего величия. Только смерть важного создания может быть значительна! Неважное же умирает, как и жило (и нет никакого смысла это отрицать): глупо, запоздало, неожиданно, самым банальным и случайным образом. Вот современный подход к смерти.

Кто-то когда-то сказал, что правда приходит как завоеватель к тем, кто утратил умение принимать ее как друга. Анге, впрочем, была склонна считать, что правда вообще ни к кому не приходит — ни как завоеватель, ни как друг. Она была склонна считать, что мы сами должны проложить путь к Ней, и путь этот тяжелее, чем многие способны вынести.

Он отправилась спать со стертыми скафандром подмышками и промежностью. Она спала без снов. Ее разбудило беззвучные вспышки красного света, по-приятельски подмигивающего ей.

Первая ее мысль была о том, что она ничего не слышит. Тревожный свет должен сопровождаться тревожным звуковым сигналом. Или сломался динамик, или в каюте не было воздуха, передающего звук. В последнем случае она задохнется. Наполовину проснувшись, она потянулась за шлемом, но его не было. Она еще немного проснулась, взбодренная выбросом адреналина. Где ее шлем? Мысли ее путались от изнеможения, стресса и недосыпания, и прошло довольно много времени, прежде чем она сообразила, что шлем на ней.

Она, должно быть, надела его еще во сне. Воздуха в каюте не было, и это означала, что его не было нигде по эту сторону от переборки. Как так вышло, что сигнал о разгерметизации заставил ее надеть шлем, но не разбудил ее? Затем: что вызвало разгерметизацию так близко к корме? Еще один микрометеорит? Она выбралась в коридор, проверила несколько помещений, дыхание отдавалось в ушах прибоем. Везде было пусто, лампы или горели белым светом или мигали красным. Двенадцать часов воздуха в баллонах скафандра, затем смена баллонов, и через несколько десятков часов — ее собственная смерть.

Хладно взгляни на жизнь и на смерть. Всадник, скачи!

Нет, не двенадцать часов: она уже потратила сколько-то воздуха во сне. И сейчас, вступив в беседу, она достаточно пришла в себя, чтобы начать гадать — тот ли это баллон, который ей не удалось перезарядить, или тот, который слегка травил? Гадала она потому, что беседа могла быть результатом гипоксии, своего рода галлюцинацией. Рассуждая рационально,