Антигитлеровская коалиция — 1939: Формула провала - [7]
Польско–германское сотрудничество было весьма долгим и разносторонним. 27 сентября 1934 г. в Женеве Бек вручил министру иностранных дел Франции Луи Барту памятную записку, в которой была изложена негативная позиция Варшавы в отношении Восточного пакта[40]. А на следующий день начальнику канцелярии Барту по указанию Бека передали ноту следующего содержания: «Польша заявляет о своей воле связать отныне свою судьбу с судьбой Германии и отвергнуть проект Восточного пакта»[41]. Польша благосклонно отнеслась к захвату Гитлером Австрии. Кульминацией польско–германского сотрудничества стало участие Варшавы в разделе Чехословакии. Вплоть до 1 сентября 1939 г. Польша была тем шлагбаумом, который препятствовал политике «коллективной безопасности». В 1938 г. польские власти сделали все, чтобы Красная армия не смогла помочь Чехословакии. В 1939 г. Варшава отвергли предлагавшуюся Кремлём помощь против Германии. Расплачиваться на недальновидную и безответственную политику Бека и К° пришлось простым полякам.
Признавая то, что провал переговоров военных миссий Великобритании, Франции и СССР летом 1939 г. в Москве имел много причин, Д. С. Буневич пришёл к выводу, что «позиция Польши и её отказ даже обсуждать вопрос о проходе Красной Армии делал практически невозможным заключение полноценного и равноправного соглашения, направленного на усмирение германской агрессии. А если предположить, что западные державы и не слишком стремились к достижению компромисса с СССР, то польская позиция давала им прекрасную возможность сорвать переговоры чужими руками».
Важную и не утратившую актуальности тему поднял белорусский историк д. и. н. К. В. Шевченко. Как известно, в 1939 г. граница между Польшей и СССР проходила всего в 30 км к западу от Минска, который был тогда приграничным городом. Такие крупные города нынешней Белоруссии и Украины как Барановичи Брест, Пинск, Гродно, Львов, Луцк и Ровно, являлись глухой польской провинцией и имели польский культурно–языковой облик. Главными фигурами здесь были польский чиновник, польский офицер и польский учитель. Практически половина территории нынешней Белоруссии и значительная часть Украины находились до 17 сентября 1939 г. в составе Польши. Белорусское и украинское население этих земель подвергалось жёсткой ассимиляционной политике со стороны Варшавы, которая воспринимала восточнославянские национальные меньшинства как «этнографический материал», уделом которого является полонизация.
Менее известно, однако, то, что к 1938—1939 гг. полонизаторский курс официальной Варшавы приобрёл характер полномасштабного этноцида. Польские власти, системно и целенаправленно искореняя белорусскую и украинскую культуру, стремились к полной ликвидации белорусов и украинцев как самобытных народов путём их тотальной полонизации. Судя по последовательно проводимой Варшавой политике, таковой являлась её конечная цель. К. В. Шевченко, опираясь на материалы белорусских архивов и прессу, прослеживает механизм и конкретные технологии денационализации белорусов и украинцев польскими властями, которые широко и весьма креативно использовали для этого культурную, образовательную и церковную политику, а также административный ресурс. При этом, как отмечает автор, к 1939 г. главным «аргументом» Варшавы в отношении собственных нацменьшинств окончательно становятся
откровенные репрессии с опорой на полицию и армию. Закономерным итогом подобной политики стало то, что день 17 сентября 1939 г. стал праздником для белорусского и украинского населения восточных воеводств II Речи Посполитой, с энтузиазмом встречавшего солдат Красной армии как освободителей от польского господства.
В статье минского историка А. А. Киселёва рассматривается то, какое отражение в польской периодической печати нашёл внешнеполитический курс санационной[42] Польши весной–летом 1939 г. Это позволяет ответить на вопрос о том, как в польском общественном мнении воспринимались ключевые международные события кануна войны. В результате оказалось, что основные политические силы, несмотря на оппозиционность к правящему режиму, фактически поддержали внешнюю политику властей, заинтересованных в сохранении СССР вне европейской системы безопасности. Практически все свои надежды польское общество безоговорочно возлагало на внешнеполитический союз с Великобританией и Францией. При этом настолько же согласованной в общественном мнении была позиция, направленная на категорическое отрицание идеи кого–либо тесного сотрудничества Польши с Советским Союзом по вопросам международной безопасности. Мотивация такого взгляда варьировалась от изображения восточного соседа как колосса на глиняных ногах, не способного на равных участвовать в грядущей войне, до стремящегося к мировой революции орудия мирового коммунизма.
Такая крайне идеологизированная и пренебрежительная оценка СССР прекрасно уживалась с ярко выраженным комплексом национального превосходства перед восточным соседом. В польской прессе спокойно и даже не без злорадства восприняли срыв московских переговоров военных миссий СССР, Великобритании и Франции. В советско–германском договоре о ненападении публицисты увидели лишнее доказательство в пользу польской востребованности англо–французскими союзниками. Почти вся пресса жила иллюзией того, что Польше наконец удалось заменить собой Россию как основного партнёра в отношениях с ведущими державами Западной Европы, одновременно переживая своё «признание» на Западе и чувство превосходства перед СССР. Такое отношение исключало возможность каких–либо совместных действий Польши и СССР в деле противодействия агрессии со стороны нацистской Германии.
