Античный анекдот - [32]

Спартанцы очень удивились:

— Так ведь мы же не бороться с ним собираемся?

Один спартанец поклялся, что бросится вниз головою с высочайшей Левкадской скалы. Однако, забравшись наверх, спартанец передумал.

Когда его стали упрекать за пустые обещания, он оправдывался:

— Да, видит Зевс, клятвы мои оказались не такой высоты, как эта скала!

Кто-то предложил спартанской молодке вступить с ним в интимную связь.

Она отрицательно покачала головою:

— Раньше я слушала указания моего отца, а теперь во всем подчиняюсь своему мужу. Вот и обращайся к нему за разрешением!

Прочие эллины и римляне

Какой-то схоласт въехал верхом на коне на палубу судна. На вопрос, почему же он не спешивается, схоласт скороговоркой отвечал:

— Я очень спешу!

Некий кифарист, по имени Стратоник, повесил в своей школе маски девяти муз и поставил статую бога Аполлона. Но учеников у него насчитывалось только два. Когда же его спрашивали о количестве учеников, он отвечал:

— С божьей помощью — двенадцать!

На первом пограничном столбе между Афинами и Пелопоннесом со стороны Афин было выведено крупными буквами: «Не здесь Пелопоннес, здесь Ионийский край», со стороны Пелопоннеса: «Вот где Пелопоннес, Иония не здесь!»

Когда спартанцы, под водительством полководца Лисандра, победили афинян, они потребовали снести так называемые «Длинные стены» — оборонительные сооружения, что опоясывали Афины вместе с портовым городом Пиреем. Афиняне были вынуждены согласиться.

Демагог Клеомен спросил Ферамена, внесшего в народное собрание соответствующее предложение:

— Как же ты осмелился пойти наперекор Фемистоклу, который возвел эти стены против воли спартанцев?

Ферамен ответил:

— Как Фемистокл возвел их для блага народа, так и разрушим их во благо народа!

У атлета Демократа болели ноги. Придя на Олимпийские игры, он чертою обвел место, где стоял, и сказал всем желающим спортсменам:

— Ну-ка, попробуйте меня отсюда вытащить…

Сделать этого не удалось никому.

Демократ получил венок победителя.

Приехав на берега Черного моря, некий эллин был поражен видом полуголого скифа, который спокойно стоял на жестоком морозе.

Эллин почти прошептал:

— И тебе не холодно?

— А твоему лбу? — спросил его скиф.

— Нет, — удивился эллин.

— Так вот и мне не холодно, — пояснил ему скиф. — Потому что мое тело — сплошной лоб!

Нищий прикорнул как-то под ветхим каменным забором. Ему привиделся бог Аполлон. Бог обратился к нему со словами:

— Скорей просыпайся и беги поживей отсюда! Забор сейчас упадет!

Нищий тотчас проснулся и едва успел отбежать, как забор превратился в груду камней.

Нищий воздел к небесам руки:

— О, милостивый бог! Как же ты меня любишь!

Следующей ночью, едва этот нищий забылся во сне, как Аполлон предстал перед ним снова. Но как гневен был вид олимпийского бога! Голос его дрожал:

— Почему тебе вздумалось, несчастный, что я тебя люблю? Просто тебе суждено погибнуть на виселице, но никак не под грудою камней!

Ферамен находился в своем доме. Едва он из него вышел, как дом рухнул.

Сбежались соседи. Все охали, радуясь такому счастливому для Ферамена исходу.

А Ферамен:

— Для чего ты меня спас, Зевс всемогущий? Для какой иной судьбы?

Вскоре, по приказу афинских правителей, называемых Тридцатью тиранами, Ферамену пришлось выпить яд.

Врач Менекрат после многих удачных исцелений своих больных настолько зазнался, что стал называть себя Зевсом. Он ходил в длинной белой одежде и в роскошной золотой короне. Гордыня его возросла до того, что свое письмо к македонскому царю Филиппу этот врач начал так: «Менекрат-Зевс желает Филиппу здравствовать!»

Филипп Македонский, тонко уловив ситуацию, нашел время ответить своему корреспонденту: «Филипп желает Менекрату быть здоровым! Советовал бы тебе поскорее отправиться в Антикиру».

(Антикира в древней Элладе славилась своей травою, которая исцеляла душевнобольных.)

Очевидно, общение этих двух людей продолжалось очень долго.

Царь Филипп однажды устроил пышное торжество и пригласил на него Менекрата, «понимая», с кем имеет дело. Врача поместили на отдельном пышном ложе, перед которым поставили вместо привычных яств один треножник с благовониями, — как перед настоящим богом! Прочие столы ломились от царских угощений. Там насыщались бесчисленные гости.

Менекрат долго радовался чести и долго крепился, но когда вконец проголодался — терпение его лопнуло и стало понятно, кто он на самом деле.

— Меня здесь оскорбили! — закричал Менекрат и убежал из дворца, глотая слюну.

Эллинов забавляло то, что ливийцы (африканцы) с большим почетом хоронят всех своих соотечественников, которых растоптали слоны. При этом непременно распевались гимны с такими словами: «Воистину доблестен тот, кто вступил в борьбу со столь мощным зверем!»

У персов, восточных соседей эллинского народа, тоже допускалась определенная демократия. Скажем, каждый свободный человек там мог давать царю свои советы, стоя на золотой дощечке. Дощечка та предназначалась в подарок дающему советы, если, конечно, он оставался в живых. Потому что его нещадно при этом били: как, мол, осмелился давать советы мудрому царю?

Один эллин с острова Хиоса, разозлившись на своего раба, решил наказать его весьма оригинальным способом. Обычно провинившегося посылали на мельницу, или в каменоломню, где изнуряли непосильным трудом. Хиосец же закричал: