Антиамериканцы - [8]

Долорес была именно той очень маленькой, хорошо сложенной женщиной, о которой он мечтал всю жизнь. Лэнг чувствовал, что и она хорошо относится к нему. Он уже считал себя влюбленным и размышлял, как быть с оставшейся в Нью-Йорке женой. Однако сама Долорес не проявляла по отношению к нему никаких чувств, кроме той теплой дружбы, с которой относилась ко всем корреспондентам, посещавшим ее в учреждении, где она работала под руководством начальника бюро иностранной печати Констанции де ла Мора.

Лэнг все больше и больше выходил из себя всякий раз, когда Клем считал нужным показать, как много он знает испанских ругательств. На первой остановке он ограничился выражением «плевать мне на бога», что было еще терпимо. Но потом Иллимен начал добавлять к этой фразе всякие другие словечки, причем, как догадывался Зэв, умышленно.

Казалось, потоку беженцев никогда не будет конца. Старики и женщины с детьми плелись на север пешком или тащились на повозках, запряженных изнуренными ослами, которых все время приходилось понукать. На повозках громоздились жалкая домашняя утварь, рваные матрасы, старые стулья, кровати, горшки. За некоторыми повозками брели на привязи козы и овцы; они то и дело отвязывались, и людям приходилось гоняться за ними.

Горы, возвышавшиеся с одной стороны извилистой дороги, круто обрывались у побережья Средиземного моря — такого же голубого, как его изображают на открытках. Лэнг повернулся к Долорес, маленькая ручка которой покоилась в его руке. Почти в ту же минуту она взглянула на него, и он принял этот взгляд за хорошее предзнаменование. На лице девушки появилась рассеянная улыбка, и Лэнг почувствовал, как у него заколотилось сердце.

Иллимен, словно у него на затылке были глаза или, несмотря на бешеную езду, он наблюдал за ними в зеркальце с шоферского сиденья, заметил:

— Dolores, cuidado con Lang. Es un lobo.

— Lobo? — переспросила Долорес.

Лэнг криво улыбнулся и сказал:

— Клем говорит, чтобы вы были осторожнее со мной, потому что я волк.

— Уж она-то поймет свой родной язык и без твоей помощи! — расхохотался Клем, который очень часто смеялся, полагая, видимо, что это идет такому верзиле, как он.

— Я не понимаю, при чем тут волк, — сказала Долорес, пожимая руку Лэнга — не из кокетстба, как он решил, а из желания показать, что понимает шутку.

— Мы так называем своего рода донжуанов, — пояснил Иллимен. Долорес улыбнулась Лэнгу и спросила:

— Verdad?[3]

— Он хочет сказать, что я буду жить столько, сколько волк, — неудачно поправил тот Клема. Долорес удивленно взглянула на него и переспросила:

— Perdón?[4]

Лэнг не успел ответить, потому что машину снова остановил солдат, заявивший, что дальше ехать нельзя, так как Тортоса захвачена фашистами. Однако другой солдат сомневался в этом. Иллимен яростно заспорил с обоими и начал совать им документы, подписанные командиром 35-й дивизии генералом Вальтером, пропуск от штаба интернациональных бригад, удостоверение газеты «Нью-Йорк тайме» и все остальное, что у него было в карманах, включая копию товарного чека из магазина «Сулка» на Пятой авеню в Нью-Йорке.

Он бранился и кричал, что ему плевать, если в Тортосе находится даже скотина Франко, что у него, — Клема, важные дела на фронте, что он сопровождает известного американского драматурга Фрэнсиса Ксавьера Лэнга и синьориту Долорес Альбареду Муньос из бюро иностранной прессы республики.

Покорно просмотрев все документы Клема, солдаты возвратили их ему, пожав плечами. Иллимен завел машину, и она, как горный козел, ринулась вперед. Рывок был такой сильный, что Лэнга и Долорес прижало друг к другу. Он воспользовался этим и обнял ее одной рукой. Долорес не возражала. С каждой минутой присутствие Иллимена все больше раздражало Лэнга.

Повернувшись к Долорес, которая посмотрела на него своими огромными черными глазами, он серьезно спросил:

— Вы знаете, как называют Иллимена ребята из батальона имени Линкольна?

Долорес отрицательно покачала головой.

— Нечестно! Запрещенный удар! — крикнул Клем, на большой скорости огибая вереницу повозок с беженцами и яростно сигналя. «Клем — еще более сумасшедший шофер, чем испанцы», — подумал Лэнг.

— Они называют его самым запасливым солдатом в Испании, — сказал он вслух и объяснил Долорес, что в карманах гимнастерки Клем постоянно носит два письма: в левом кармане письмо от Негрина, а в правом от Рузвельта. Если Клема захватят фашисты, он проглотит письмо Негрина и предъявит письмо Рузвельта, а если его будут допрашивать республиканцы, он покажет письмо Негрина.

— Ладно, ладно, — проворчал Иллимен. — На этот раз по очкам победил ты.

Лэнг между тем старательно перечислял все предметы, которые Иллимен возил с собой по Испании. Ни у кого из республиканцев, включая и офицеров, не было такого оснащения. На шее у Клема висел огромный цейссовский бинокль, а сбоку болтался американский военный планшет с настоящей военной картой. При нем всегда был компас, и он утверждал, что умеет пользоваться им. В заднем кармане брюк Иллимен таскал массивную серебряную фляжку, в которую входила полная бутылка ирландского виски — по его словам, единственного стоящего напитка. Он носил высокие шнурованные ботинки и имел даже бойскаутский ножик и непромокаемую спичечницу. На левом запястье у Иллимена красовался дорогой хронометр, с помощью которого он определял расстояние до огневых позиций противника, засекая разницу во времени между орудийной вспышкой и звуком выстрела.