Анти-Авелин - [14]

– Может, я помогу? – дернулся Илья Андреевич.

– Не стоит. Я привыкла все делать сама, – грубо нарушив этикет, Мила тонко намекнула о своем отношении к происходящему.

Она почувствовала, что кто-то прижался к ее спине, и подвинулась ближе к столику, продолжая свои рассуждения:

«Еще одна отличительная черта мещан – они не живут сердцем. Нет, не то чтобы его у них его нет, просто вместо душевности они выбрали правила. Главные пункты правил у мещан касаются любви и счастья, но только к себе и четко ограниченному кругу лиц. А ведь любовь и счастье, на самом деле, это величина абсолютная. В большом сердце эти величины разместиться могут, а вот в правилах – никак. Однако мещанам это неведомо, и они активно работают над своим жизненным фасадом. Любовь для мещанина – это такой же обязательный атрибут, как белоснежная отглаженная тюль под шторки. Может быть, делается все это из лучших побуждений, только окружающих воротит от этой фальши. Показное счастье, сдобренное елейностью, выглядит настолько неприятно, что люди придумали ему специальное название – прекраснодушие…»

– И еще я не понимаю людей, которые держат в доме животных.

Сказанное Ильей Андреевичем дошло до сознания Милы.

– Надо же. Жаль. У меня дома живет кошка… и еще собака, – приврала она.

– От них грязь и запахи, – неуверенно напомнил он.

– Радость и удовольствие, – парировала она.

Илья Андреевич перевел разговор на другую тему, а Мила вернулась к своим размышлениям:

«А как понять определение: любовь и счастье – величина абсолютная?

Если мать уверяет себя, что любит свое дитя, и при этом пренебрежительно относится к другим детям, то она не любит и своего ребенка. Она будет испытывать в отношении своего чада чувство ревности, гордости, тревоги и еще много других сильных эмоций, но они не будут составляющими любви.

Если сын говорит, что любит своих родителей, и при этом неуважительно относится к пожилым людям, то он не любит и своих родителей. Он будет преклоняться перед достижениями отца, испытывать чувство благодарности за помощь матери, выполнять требования и традиции своей семьи, но испытывать к родителям нежность он не будет никогда, а в тяжелых жизненных ситуациях сможет даже предать их.

Человек не может быть счастлив только в определенном месте, с определенным человеком, и при этом испытывать неприязнь к окружающему миру. Если с ним такое происходит, то, скорее всего, он жертва болезненного самовнушения или идолопоклонничества по отношению к своему объекту обожания. Счастливый человек счастлив во всем.

Когда между мужчиной и женщиной рождается любовь, они не могут не любить весь мир, и все, что их окружает. Человек, наполненный этим чувством, наполнен желанием созидать. Но там, где есть только жадное желание быть боготворимым, рождается эгоистичное отторжение всего, за исключением обожателя. И тогда возникает замкнутое друг на друге самолюбование – антипод любви.

Мы не можем иметь такое же сердце, как у Христа, ведь мы не такие, как он, но мы всю жизнь должны стремиться приблизиться к нему. Ну, хотя бы понимать, что надо впускать людей в свое сердце, зная, что будет больно, обидно, тяжело. Будет много разочарований, но гораздо больше будет радости общения и сотрудничества, и ради этого надо уметь прощать. Там, где нет душевной щедрости, все достоинства человека превращаются в мещанство. И через все правила мещанина проходит красной нитью только одна аксиома: служить верой и правдой своему быту и не выходить за пределы своей повседневности…»

– Как твое имя, королева? – кто-то с жаром пыхнул Миле в ухо.

Она обернулась. Вполоборота на стуле, за спиной Милы, сидел тощий мужичок с пьяной улыбкой на лице.

– Как вам не стыдно, мужчина? Я здесь не одна! – не без удовольствия подчеркнула она и придвинулась ближе к своему столику.

– Не отталкивай. Я искал тебя всю жизнь, – не унимался Тощий.

– Это кто? Ваш знакомый? – забеспокоился Илья Андреевич.

– Нет. Не обращайте внимания, – гордо поправив волосы, приосанилась Мила.

– Что же ты со мной делаешь? – запричитал Тощий.

Илья Андреевич начал бычиться, вероятно, в нем просыпалось военное прошлое:

– Так вы знаете этого человека или нет? Почему он к вам пристает?

– Знаю… то есть, нет… то есть, он только сегодня пристает… – Мила пыталась спасти Тощего, чувствуя свою вину перед ним.

Илья Андреевич и Тощий были в разных весовых категориях, и первый мог легко переломить второго двумя пальцами.

– Как это «только сегодня пристает»? – удивился Илья Андреевич.

В этот момент Тощий изловчился и впился губами в ухо Милы.

– Что вы себе позволяете, мужчина! – закричала Мила и чуть не свалилась со стула.

Илья Андреевич рванул с места и, нависнув над Тощим, схватил его за руку. Но тот оказался цепким малым и, ухватившись за спинку стула Милы, не отпускал его.

– Отпустите мой стул! – требовала Мила, пытаясь отогнуть пальцы Тощего от спинки.

– Я люблю тебя, – стонал Тощий.

Илья Андреевич перехватил Тощего за ноги и тянул его, как репку. Мила тоже перешла к решительным действиям и встала со стула. Стул выскочил из-под нее и, увлекаемый борющимися мужчинами, прямо по траектории сбил с ног официанта с заказом на подносе, как назло подошедшего к столику именно в этот момент.